Жил-был мужичонка. Так себе человек. Похож на поруганный баклажан или тряпочку для пыли. Всегда всклокоченный, как будто с ураганом чаинского гонял. Нос - сарделькой, зад – бочонком, фигурка подпрыгивающая, стрекозой. Одним словом, ляпсус лингве, а не человек. 

Еще и фамилия задорная – Лохвица. Всю жизнь известно кем дразнили. Мужичонка мятежничал поначалу, небу в харю фигу тыкал, а потом плюнул, да и смирился со своей фамилией, как с натоптышем на пятке, и слился с нею, как говорится, органично, во вселенской гармонии.

Жил Лохвица смирнехонько, на манер гусеницы в яблоке, одна отрада была – пиво по субботам. И жил бы он дальше своей неспешной жизнью, похожею на  промокашку, не заведись у него за печкой Недотыкомка. Мужичонка Сологуба не читал, поэтому не ведал, что это за напасть свалилась на его бедную голову и называл Недотыкомку просто: чуфырка, потому что перед тем, как сделать какую-нибудь пакость, Недотыкомка жужжала «чуфырь-чуфырь». То дрожжей накидает в отхожее место – весь двор благовонием зальет; то обреет мужичонку ночью налысо – станет похож Лохвица на Лысую Гору, так что ведьмы на шабаш к нему слетаются; то слово неприличное вышьет красными нитками на новой косоворотке, - короче говоря, напасть лютая, анафемная.

Так мучился мужичонка несколько лет. Но посягнула однажды Недотыкомка на святой грааль дома Лохвицы. Суббота, а пива нет. Бросился мужичонка за печку, глядь, а там окосевшая чуфырка под мухой лежит (мух у Лохвицы – целый батальон, и каждая на балалайке играет «Не бродить, не мять в кустах багряных…»), а рядом – полуштоф, пустой, как голова ньюэйджевцев. «Натренькалась, проклятая, единственной моей отрадой». Не снес Лохвица обиды, а снес от горя яйцо: взял, да и приклеил коварную Недотыкомку на клей «Монолит». Просыпается Недотыкомка, как гуливер: «чуфыр», кричит, «чуфыр», да ничего не помогает. Подрыгалась Недотыкомка как блоха на аркане, обиделась на Лохвицу жутко, чуфыркнула в последний раз, да и дематерилизовалась по методе Калиостро, только ноготок остался.

Обрадовался мужичонка, отметил это дело на радостях, стал смотреть первым на деревне петухом. Но дни проходили, недели и стал Лохвица шибко скучать по Недотыкомке. По ночам заплачет вдруг: в уху никто дегтю не подсыпет, на стенах безобразий не рисует, никто «чуфырь-чуфырь» не визжит. И стал мужичонка сохнуть, как белье на ветру. Был он пыльной тряпочкой, да теперь совсем прохудился. Скопытился Лохвица в одиночестве, а при смерти все Недотыкомку звал.