Лежит, значит, на печи Иван дурак, отдыхает: семечки щелкает да мух отгоняет. Старуха мать ворчит: Ты б, Вань, на СВО что ли снова б попросился. Вона, гляди, даже печь топить нечем! Совсем наш бюджет оскудел. Иван выплюнул шелуху на пол и зевнул: - Куда ж, мамка, идти а фронт мне без ноги-то? Таких калек теперяча туды не беруть! Мать покачала головой. - Да ты совсем сдурел, Ванька! У тебя ж протез! Аль забыл? Ваня покосился на приставленный к печи протез и снова сплюнул шелуху. - Не, мать, не пойду. Вдруг еще, и другую ногу оторвет. Жалко будет. Тут откуда ни возьмись, старый ворон стучит в оконце. - Кар-р, - кричит, - повестка от Змея Горыныча! К завтрему прибыть Ивану дураку на призывной пункт! Родину от врагов защищать! Расстроился Иван. - Вот, мать, твою растудыть, накарткала ты, СВО на мою буйну голову. А матушка, наоборот сияет, на радостях пироги с свеклой затеяла стряпать - сына на войну провожать. - Ваничка, родимый, - говорит, - иди повоюй, намародерь там добра побольше у хохлов проклятых. Если и оторвет другую ногу, так чтоб не зря! Не так, как в прошлый раз! - Так в прошлый раз я только на фронт прибыл, сразу ж и подорвался, - возразил Иван. - Вот и дурак, что сразу подорвался. Надо было башкой думать. И о родителях вспомнить. По хатам сначала пройтись. А не лезть сразу в бой. Иван хотел снова возразить, да матушку уже было не остановить. - Вона, гляди, Степан сосед, хоть и пришёл без руки, но успел намарадерить в Буче унитаз. - И чо? - вставил Иван. - Привёз, да только стоит тот унитаз в огороде для красоты, а ходят соседи по нужде, как и ходили, в подсолнухи. - Не перебивай мать, дурак! - прикрикнула старуха. - А Фёдор, гляди, оглох, но зато привёз из Мариуполя своим бабам лифчики и стиральную машинку. Иван хотел возразить, что, мол, и стиральная машинка стоит в огороде для красоты, а стирают белье, как и прежде, в пруду, но промолчал. И пообещал матери, что непременно привезёт ей с оккупированных территорий посудомоечную машинку. На том и порешили. Идёт утром Иван, скрипит протезом, на призывной пункт. Там велят ему раздеться - для медосмотра. - Это что ещё за хреновина такая? - воскликнул врач, указывая на протез Ивана. И как давай хохотать. На его крики да хохот сбежались другие военнослужащие. И давай и себе хохотать. А увидели они сие: стоит голый Иван на двух ногах, да только они у него обе - правые! - Как так? - хохочет врач. - Тебе что ж, оторвало левую, а протез дали от правой?! - Так не было в медчасти левых, - пожал плечами Иван. - Санкции международные, нехватка мединвентаря - сказали. - Ладно, - махнул рукой врач, отсмеявшись вдоволь, - запишем тебя в снайперы. Будешь сидеть в засаде и стрелять из винтовки. Снайперу нужны глаза, а что у него две правые ноги - то делу не помеха! И послали Ивана на фронт. С вертушки выкинули его с парашютом в Харьковской области на лесопосадку. Приземлился он на сосну и сидит, ждёт по рации распоряжения - куда и в кого стрелять. Перед заданием предупредили: поймаешь на мушку простого хохляцкого солдата - дадим тебе новую двухместную печь. Офицера - четырехместную. Да не простую, а заводную. Ездить будет со скоростью шестьдесят км в час. А работать - на честном слове. То есть, достаточно сказать печке любую дезионформацию, но непременно подтвердить словами "даю честное слово" - и она поедет. Например, говоришь: "Печь, а печь. Чуешь? Как мою ногу оторвало, так она пустилась в пляс! Даю честное слово!" И поедет печь, как миленькая. Эх, чудеса да и только! Вот сидит на дереве с винтовкой Иван дурак и думает: "А зачем мне, холостому, вольному орлу, двухместная печь? А тем более, четырехместная? Мне и одноместной хватит. А значит, если ни в кого не поцелю, то дадут мне печь одноместную, и войне конец, поеду домой. И буду от всей души врать своей печи, что я "Киев взял за три дня", чес слово. И "превратил в ядерный пепел Европу", чес слово. И печь, как миленькая покатится на скорости шестьдесят км час куда глаза глядят. А хоть и Царевне Несмеяне!". Иван так размечтался о чудо-печи, что не заметил, как над ним завис хохляцкий беспилотник, и вскоре рядом жахнул снаряд. Иван свалился с дерева и потерял сознание. Очнулся - видит: сидит рядом старый ворон. И говорит: - Ну все, дурачина, пришла к тебе твоя последняя година. Загадывай желание. Исполню. Тут Иван сообразил, что надобно выстрелить. Интуитивно. То ли ради печи. То ли ради потехи. И выстрелил в ворона. Птица взмыла вверх, жалобно каркнув, и камнем упала ниц. Только брякнулась оземь, как из неё выскочил серый заяц и сиганул в кусты. Не раздумывая ни секунды, Иван снова выстрелил, думая и про печь, и одновременно про сытный обед, так как сидя на дереве, проголодался. А сменить его никто, видно, не собирался. Да и слышно было - фронт откатывается от хохляцкой земли в сторону земли Змея Горыныча. И хоть командир обещал, что "своих не бросаем", было ясно, как день: про снайпера позабыли! Так что заяц нужен был Ивану позарез! И вновь удача - заяц от выстрела споткнулся и уткнулся носом в мухомор. Да только из ушастого, вдруг, выпрыгнул рак и шустро так пополз в направлении речушки. Рак хоть и мал, но какой никакой витамин. Прицелился Иван в рака: - Не уйдёшь, любезнейший! - И вновь выстрелил. А из рака выкатилось яйцо. - Эх, на сковородку б, - потекли слюнки у Ивана, на сей раз от прозаической мечты - о яичнице. Схватил, разбил, а там - игла. С досады хотел было Иван её сломать. Да не тут-то было. Как из под земли, встал перед ним Кощей Бессмертный и завопил: "Пощади, дурья твоя башка, и себя, безмозглый, и меня!!". От неожиданности Иван выронил винтовку и выпучил глаза на Кощея. - Я сейчас об..сь, чес слово, - только и сказал. - Ты кто, на фиг, такой будешь? На наших дураков вроде не похож. Ни из натовских вражин вроде, ни из хохлов? - Я, Иванушка, детинушка моя дорогая, Кощей Бессмертный собственной персоной! - умоляюще кряхтел дед. - Отдай, сынок, мне иголочку, что в руке твоей! - Ты?! Кощей?! - удивился Иван. - Мне за тебя командир печь не обещал. Убивать вроде тебя задаром смысла нет. Но зачем тебя игла? Кощей протянул трясущуюся руку к игле: - Осторожней, дурачина, в ней моя и твоя жизнь, честное слово. Иван захохотал. - Что? Честное слово? Да ты, дед, врёшь и не моргнешь! - Клянусь, Иванушка! Сломаешь иглу и оба погибнем. Ты с дерева упал и сломал себе позвоночник. Теперь ты труп. Если вернёшь мне иглу - и я останусь жив, и ты ещё поживешь, честное слово! Подумал, подумал Иван и загрустил. Врёт, наверное, Кощей. Ничего не стоит его честное слово. И говорит так: - Вот что! Положи меня на чудо печь и доставь до дома. И уже там отдам я тебе иглу, но с условием, что ты дашь мне три жизни. Обещаешь? - Все сделаю, дурашечка! Доставил Кощей Ивана домой на чудо печи и дал ему три жизни. А тот отдал ему иглу, мол живи, Кощей, но помни, я хоть и парализованный, доползу, добью тебя, если печь сломается. С тех пор Иван все время ездит по российским просторам на чудо-печи и неутомимо врет ей, чтобы заводилась. Хватает, правда, того вранья ненадолго, печь глохнет то посреди поля с лопухами, то в лесу среди крапивы и репейников. А мать все гневится, что Иван бездельничает. - Ты, дурачина, попросился б, что ли, на СВО, совсем мы с дедом обнищали. Парализованные и те б сгодились! Вон, Пётр, и слепой, и глухой, и парализованнный, а намарадерил в Херсоне аж два плазменных телевизора! Тебе ж Кощей три жизни дал! Шёл бы ты! Иван же в ответ отмахивается и кричит: - Печь, а печь, слышь? А я Змею Горынычу обе головы отрубил, чес слово!