Рассказ "Суши" в первом районе, где поваром Сван, знают в Париже, кажется, все. Включая приезжих - гурманов японской кухни. Здесь регулярно в обеденное время перед входом в ресторан выстраивается длинная очередь. Хотя рестораном это назвать если и можно, то с натяжкой - "Суши" размещаются на крохотной площади в двадцать квадратных метров с двумя рядами теснящихся крохотных столиков, плюс барная стойка со скамьей для клиентов, а за ней узкий разделочный стол, где работаем мы, повара. Но для Парижа крохотные рестораны это норма - аренда помещений во французской столице одна из самых дорогих в мире. И хотя японских ресторанчиков в Париже, кажется, не меньше, чем в Токио, "Суши" у повара Свана вне конкуренции. Я люблю наше заведение, расположенное в самом центре, близ Гранд Опера. Работаю здесь уже двадцать с лишком лет. В Париж приехал с родителями из Окинавы, когда мне не было еще и восемнадцати. И отец сразу же устроил меня работать в "Суши" к своему брату Свану, опытному шеф-повару. У дяди я быстро научился всем премудростям японской кухни и стал его верным и неизменным партнёром. Сван никогда не пропускал работу, не брал выходных и отпуск. И если я поначалу очень уставал и к концу дня буквально валился с ног, то мой шеф всегда оставался бодр и свеж, как огурчик. И как это ему удавалось? Вот уже двадцать лет я работаю в "Суши" и ни разу не видел Свана печальным или жалующимся на усталость. А ведь ему уже давно за пятьдесят! А как уважают его клиенты! Французы, надо отметить, очень доброжелательный и воспитанный народ. Они, по правилам хорошего тона, непременно улыбнутся вам при встрече, скажут что-то ободряющее и всегда щедры на похвалы. Но на Свана они изливают какие-то особенные чувства - неподдельного восторга и восхищения. И ни разу не случалось такого, чтобы клиент, покидая ресторан, не подошёл к барной стойке и не сказал: О, Сван, ваши суши превосходны! Или: О, Сван, ваши креветки в сахарном сиропе изумительны. А ещё бывает, что гости поминают "добрым" словом каких-то других поваров, сетуя: "О, Сван, у вас золотые руки! Ваши роллы "Филадельфия" просто тают в рту! А вот в Лос-Анджелесе (Лондоне, Риме, Мадриде, Варшаве) днем с огнём таких не сыщешь! У вас настоящая японская кухня!". На что Сван лишь почтительно кивал в ответ, а мне через плечо бросал по-окинавски: "Да такие роллы, как у меня, и в Токио поискать"... И вот что удивительно - Сван с годами не менялся. Он был невысоким, худым, лицо типично японское - с узким разрезом почти невидимых глаз. Я никогда не знал, что они выражают. И никогда не понимал, что чувствует мой шеф. Сердится ли он или грустит? Добр или зол? Вот ровным счётом ничего. Он работал, как робот. Но раз суши Свана нравились посетителям, значит он вкладывал в них душу. Но какая у него душа на самом, никто не знал. Не знал и я. Подозреваю, что души у него и не было. Вместо сердца у Свана - кусочек тонко нарезанного лосося, а вместо мозга две креветки. Вот и вся его внутренняя сущность. Я так думаю. А вот у нашей хозяйки - владелицы ресторана - душа определённо имеется. Хотя она китаянка. Смешно, да? Хозяйка "Суши" - китаянка. Но ничего удивительного, на самом деле, потому что китайцам организовать бизнес в Европе проще, чем нам, японцам. Их миллиарды, и они чувствуют себя везде хозяевами планеты. А нас, японцев, мало, мы ютимся на крохотном, вечно сотрясаемом землетрясениями острове. Мы неуверенны в себе. И очень стеснительны. Поэтому блестящие японские повара в Париже находятся в услужении у пронырливой и напористой китаянки Хон. Её лицо выражает одно неизменное состояние: недовольства. И это-то в Париже, где недовольство является признаком непочтения и необразованности. Но Хон на это, видимо, наплевать. Сложилось мнение, что китайцы с виду действительно вечно недовольны, и тому есть простое обьяснение: у них сверхчувствительный нос. Да, да, им все неаизийское... воняет. Даже французские утонченные парфюмы. И поэтому они страдают. Представляю себе: заходит в ресторан посетитель, а Хон, с трудом пересиливая себя, обслуживает клиента, а сама страдает, ощущая, как он отвратительно пахнет. Все нации, кроме азийских, китайцам кажутся невыносимо смердящими. И неважно - мылся ли клиент накануне, Хон чувствует, как потовые железы всех харариманов (как презрительно зовут китайцы белых людей) источают отвратительный, чужой запах. С нами, японскими поварами, им проще, мы тоже для них пахнем дурно, но не так сильно, как европейцы. И на том спасибо. Но не в запахах дело. И не в особой недобрежелательности моей хозяйки Хон. А в другом. Со мной в этом ресторане происходит нечто странное. Мне кажется - я исчезаю. Таю просто на глазах. И причина происходящего мне не совсем понятна. Если Хон полна кипучей шанхайской энергии. Если трудоголик Сван никогда не устает и не стареет. То я постепенно блекну и теряю вкус к жизни. Каждый день я стою за разделочным столом рядом с Сваном и слышу комплименты и восторги в его адрес. Только в его. Это странно. Я такой незаметный? Меня не видно из-за стойки? Я готовлю суши двадцать лет, но никто из клиентов ни разу не сказал мне: спасибо, было очень вкусно. Не сказал: у вас золотые руки, мсье... Входя в ресторан, все здороваются: боржур, мсье Сван. Как дела? А меня будто рядом и нет. Я - прозрачный? У меня такие же узкие плечи, как у Свана, узкие глаза, ну, разве что я чуть ниже его ростом и чуть щуплее. Может быть, и чуть лысее. Может быть, и чуть старее... Постойте, но почему - старее? Моложе? А ну, дайте мне зеркало... Точно, старее... Сван забрал у меня молодость - вот оно что! Он забрал мою энергию в тот день, когда я, восемнадцатилетний, поступил к нему на работу! Вот почему я, будучи молодым, падал от усталости в конце смены, а ему - хоть бы хны! Я-ба-ай!! Какой же выход? Выход должен быть! Бежать назад на родину, в Окинаву, чтобы возродиться? Поменять профессию, чтобы стать личностью? Напиться, чтобы забыться? Я, честно, не находил выход. Но жить как прежде я больше не намерен. Для меня стало невыносимым осознавать, что все клиенты здороваются с великим поваром Сваном, а на меня смотрят, как на пустое место. Что никто не обращается ко мне ни по имени, ни как к мсье... Я для всех никто и просто зеро. Даже Хон никогда не называет меня по имени. И Сван. Они говорят так: Принеси пачку риса. Нарежь тунец. Две порции маки! Достань нори! Удали жир. Добавь мисо-пасту. И вот, когда, казалось бы, я впал в какую-то полную безнадёжность и поставил на себе крест, случилось нечто удивительное. Она поздоровалась. Первая - в моей жизни. Единственная за все годы моего пребывания за разделочным столом. Просто подошла к барной стойке - расплатиться с Хон, и повернулась... не к Свану. Да, да! Обалдеть можно! А ко мне... О, шьяваседа ва! ( Какое счастье!). Это был лучший день в моей однообразной и, казалось, бесполезной жизни! Я сразу же её заметил, как только она вошла в ресторан. Высокая прекрасная блондинка, ну, точно балерина или актриса. Какая утонченная осанка, какое изящество движений! Я таких красавиц здесь раньше не видел. Она заказала Ассорти Микс-Ланч и в ожидании обеда рассматривала каталог художественной галереи Жекмар-Андре. Эффектные афиши этой галереи, зазывающей на выставку Артемизии, итальянской художницы эпохи барокко, уже месяц, как развешены во всех переходах метро. Судя по афишам, шикарная, должно быть, выставка. Да, если бы я не работал поваром, то обязательно пошёл бы в искусствоведы. Кто знает, может, еще все впереди. Не стоит, решил я, теперь ни о чем расстраиваться, чтобы не портить в будущем воспоминание о сегодняшнем дне. Как говорят у нас, в Окинаве: Не порть мне воспоминания. И я не стал их портить. Да, в тот день я усердствовал, как никогда! Ведь я готовил Ассорти для особенной заказчицы - королевы красоты. Мои руки работали быстро и ловко. Для каждой роллы я нарезал с особенной нежностью и заботой тончайшими слоями тунец, лосось, палтус, нерку, форель, отбирая самые нежирные части - балерины и актрисы, как известно, тщательно следят за своей фигурой. Далее я продолжил трудиться над другими заказами, но краем глаза наблюдал за эффектом, который произвели на прекрасную незнакомку мои крохотные ювелирные суши. Кажется, она была в восторге - неспешно захватывала палочками порцию, медленно отправляла ее в рот и чудесно, как-то по-детски забавно закатывала глаза от удовольствия. Моя красавица балдела. О ками йо!! Она таляла от восторга. Я был на седьмом небе от счастья. И даже если прелестница, прощаясь, обратится традиционно к Свану, и скажет слова восторга этому - то ли роботу, то ли камню - я все равно её буду обожать. Всю жизнь. С этого момента - она моя муза, моя отрада и вдохновение. Один только взгляд ее серебристо-бирюзовых глаз возносит меня до небес - над разделочным столом, ножами, кружочками ролл, горками суши, тарелками с кунжутом, баночками васаби, бутылочками сои... И тут я услышал голос ангела. Моя муза стояла возле барной стойки, а её бирюзовые глаза-озера смотрели прямо на меня. В этот миг я утонул. Да, меня захватила волна неведомой до сей поры радости и утащила в бездну сладостного упоения. - Здравствуйте, мсье... Ваши суши просто потрясающие... Спасибо, мсье. Извините, не знаю вашего имени. Как можно к вам обращаться? Слова незнакомки прозвучали, как гром среди ясного неба. От неожиданности я онемел. Нож замер в моей руке. Наверное, я выглядел полным дураком. Но не это главное. Девушка повторила свой вопрос. - Меня зовут Инесса. А как я могу... И тут до меня дошло, о чем меня спрашивает красавица. Моё имя! Вот оно! Сейчас впервые в этом ресторане прозвучит не только имя Свана, а и моё! На весь ресторан! На весь Париж! На весь мир! Все посетители обернутся в мою сторону и восхищенно воскликнут: Великолепные суши! Лучшие в Париже! Во всем мире! У вас золотые руки, мсье... Не дождавшись моего ответа, девушка повернулась к шеф-повару и сказала: "До свидания, мсье Сван! Спасибо, мадам Хон". И вышла. Растворилась. Навсегда. Тут же Сван вернул меня на землю каменным распоряжением: Одну порцию Унаги Маки Суши Ролл! Две порции - Чакки Суши Ролл! И поживей! Конечно, я пытался работать дальше. Но все шло из рук вон плохо. Как бы ни хотелось портить себе воспоминания о будущем, но факт оставался фактом: я больше не мог оставаться в "Суши". Не мог здесь больше работать. Я исчез. Эта прекрасная незнакомка тому доказательство. Она спросила, как меня зовут. Но я забыл. Да, да, я забыл свое имя. А и было ли оно у меня?