Проводник предупредил: «Пассажир, скоро ваша станция. Через пять минут закрываем туалет. Сдайте постель». И протянул мне зачем-то мой билет. Я быстро собрался, забежал в туалет. Из зеркала на меня глянуло мое мятое, с морщинками от подушки, лицо, и тут поезд начал тормозить. Колеса надсадно заскрипели, поезд резко дернулся и остановился. Проводник крикнул: «Москва! Конечная. Поезд дальше не идет. Пассажиры, освободите вагон!»
Прихватив чемодан, я выскочил из вагона на заснеженный перрон и с удивлением обнаружил, что на перроне, кроме меня, никого, нет. «А где все?» - собрался я спросить, но проводник не удостоил меня взгляда и затворил за собой пыльную дверь. Я оглянулся – туман, не видно ни зги. И где, черт подери, Москва? Что за ерунда? Я стал сердито стучать в дверь вагона, раз, другой, сильней. Закричал: «Эй, это не та станция. Впустите меня, холодно!». Но поезд замер, без звука, без движения, будто внутри и нет никого. А может быть, проводник просто пошел спать? И что теперь делать?
Меня охватило отчаяние. Вот, едва приехал, как начались досадные приключения. В дороге со мной всегда так: обязательно что-то, да и случится. Едва начался день, а я уже чувствую себя разбитым и уставшим. Глупое положение. А так нужно в столицу, ну позарез! Сегодня, 18 декабря 2078 года, Москва отмечают двухсотлетие со дня рождения Сталина. Лично я очень уважаю нашего великого вождя. Моя прабабушка могла без конца рассказывать о народном любимце замечательные истории. Не человек был, с ее слов, а легенда. Прабабуля завещала мне, своему любимому внуку, навестить могилу Сталина, как будет юбилей, и возложить к его памятнику цветы, как делала это не раз в молодости, бывая проездом в столице.
Было о чем беспокоиться – в моем чемодане аккуратно упакованы двести свежих гвоздик. Как бы была счастлива бабушка, если бы увидела меня, своего внука, с чемоданом цветов, направляющегося в столицу ее любимого СССР. К сожалению, бабушка не дожила до этого великого дня – воссоздания СССР, государства, объединившего множество народов. Грандиозное объединение состоялось к столетию со дня смерти великого кормчего.  В состав СССР вошли, кроме прежних стран, так же: Индия, Пакистан, Бразилия, Куба, Чад, Вьетнам и Сирия. А нынче поздравления к юбилею Сталина прислали все республики и три дружественные страны – Гвинея Бисау, Китай и Северная Корея.
Я решил - надо идти, иначе замерзну. Подхватил чемодан и затопал вперед, надеясь куда-нибудь вскоре выйти. Но тут, откуда ни возьмись, вырос грозный пограничник, с овчаркой на поводке, и резко крикнул: «Стоять! Руки вверх! Не двигаться! Стрелять буду». И пульнул из автомата вверх. Я чуть не обделался. Что за чертовщина? Откуда в Москве, вдруг, пограничник? Поднимаю руки вверх. Пограничник спрашивает: «Что в чемодане?». «Цветы» - отвечаю охрипшим от испуга голосом. И зачем-то добавляю: Гвоздики. Красные. Двести штук. По десять рубликов каждая». «Молчать!», - оборвал меня пограничник. – Будешь болтать – проваливай туда, откуда приехал». «Понял, товарищ начальник», - отвечаю я, думая об одном – как бы на моем месте поступила бабушка, чтобы поскорей пробраться к заветной цели. И я взмолился: «Мне бы в Москву, к нашему дорогому товарищу Сталину, цветы на могилку возложить, пожалуйста, пропустите, товарищ начальник».
Бдительная пограничная овчарка обнюхала мой чемодан, залаяла удовлетворительно, и пограничник, проверив документы, пропустил меня. Далее меня на пути следования перехватил еще и  таможенник. С этими понятно. Их медом не корми – вынюхивают добычу. Сейчас начнется: с какой целью прибыли в Москву?
На поясе у офицера был револьвер, а начищенные кирзовые сапоги блестели, как зеркало. Таможенник приказал мне следовать за ним куда-то в подвал, и затолкнул в полуосвещенный кабинет, на стене которого висели  портреты: Сталина, Берии и Дзержинского. Офицер приказал сесть и направил на меня ослепительный луч настольной лампы. Я поежился – может, будет бить? Или даже, не дай бог, пытать? Спрашивать о причинах приезда, сообщниках, явочной квартире, кодах и шифровках? Я едва сдерживался, что бы сразу же во всем не сознаться, все подписать – лишь бы только меня не били. В детстве, признаюсь, меня каждый божий день пороли розгами, без всякой причины, приговаривая: за одного битого двух небитых дают, били все, кроме прабабушки, поэтому я с детства боюсь наказаний, хотя этого никому не показываю. Слегка скосив взгляд, я приметил повсюду следы крови и, как мне показалось, на полу рядом - совсем свежие. Мне стало не по себе. Вот черт. И принесла же меня нелегкая в эту чертову столицу. Но образ прабабушки, мелькнувший перед взором, слегка встряхнул и привел меня в чувство. Как бы старушка гордилась мной! Думаю, она с небес все видит,  благословляет меня и наказывает: «Мой герой, ты самый смелый, вперед!». И тут я решился: надо объяснить товарищу офицеру, что я приехал в Москву от имени и по поручению своей прабабушки, и по велению сердца… Я что-то бормотал себе под нос, пытаясь перейти на мужественный тон, но таможенник прервал мои хилые потуги и презрительно наехал: «Что везем в чемодане?! Оружие?! Взрывчатые вещества? Наркотики? Порнографию? Или… Контрреволюционную подрывную литературу? Говори, тварь!» И ударил меня наотмашь в челюсть. Припоминаю, как я врезался со всего маху в стенку, а далее – в глазах «чапаевская пустота».
Пришел я в сознание от ушата ледяной воды. Офицер сплюнул на пол и спросил: «Очухался, дохляк. Забирай свой чемодан и быстро вали отсюда, пока я не передумал». Мокрый, с гудящей от боли головой, подхватив чемодан с гвоздиками, я выбрался наверх, и, оставляя на снегу кровавые следы, поплелся по указателям в направлении Москвы. Неизвестно, сколько я шел по заснеженным железнодорожным колеям, как туман слегка рассеялся, и я увидел впереди покосившийся киоск, украшенный огромным плакатом: «Горящие туры Мир-Труд-Май». Плакат переливался разноцветными огоньками, и из динамиков на крыше киоска кричали на всю вселенную бодрые советские гимны, марши и песни.

Утро красит нежным светом
Стены древнего кремля,
Просыпается с рассветом
Вся советская страна.

Эта старая советская песня почему-то меня не подбодрила, а, даже скорее, удручила. Я шел к киоску с решительным намерением сделать замечание его владельцу. Зачем прямо с утра включать тупую идеологическую попсу с такой одуряющей громкостью? Лично мне такой звуковой шквал сносит мозги. Я огляделся - вокруг - такая красота: ели, туман, тихо падает снежок. Зачем, черт возьми, в этой глуши динамики визжат про рассвет? У тех же папуасов, или апачи, тоже есть рассвет, тоже нежный, но они же не орут на весь мир: просыпаемся и всех задолбаем! Однако я так и не успел навести порядок с грохочущими динамиками. Из киоска выскочили двое – в ярких рекламных костюмах – Олимпийского мишки и товарища Ленина.
- Рады встрече с вами, товарищ! Приветствуем вас в Зоне отчуждения! – воскликнули дуэтом клоуны.  И тут врубился новый марш.

Бригада нас встретит работой.
И ты улыбнешься друзьям,
С которыми труд и забота,
И встречный, и жизнь пополам!

Я просто ошалел от звона в голове. За что мне такие испытания? Почему поездка, обещавшая стать лучшим событием в жизни, стала едва ли не пыткой - меня высадили в поле, избили, облили ледяной водой, оглушили советскими маршами. Ради чего все это? Захотелось плюнуть на юбилей, развернуться и укатить поскорей назад, в Украину, в свой уютный провинциальный городок, где меня ждет старушка жена, борщ и добрый кусок сала. На черта мне, ешкин кот, этот Сталин, Москва, юбилей? Да пропади оно все пропадом. Голос прабабушки, заскрипевший над ухом, отрезвил: «Внучок, малыш, ты уже почти у цели. Не сдавайся». И я насилу выдавил из себя вежливую улыбку – в ответ на дурацкие ужимки клоунов. Мишка и Ленин провели меня к себе, напоили чаем из самовара, угостили баранкой и предложили горящие путевки в Зону отчуждения. Объяснили, какие есть варианты прохождения в эту самую Зону. Я притворился, что хорошо понимаю, о чем речь. Хотя о Зоне отчуждения слышал впервые. Но лучше не переспрашивать и притворяться лохом.
- Расскажите, какие именно годы из истории СССР вас интересуют? - спросил мишка.
- У нас есть горячие предложения, - картаво добавил Ленин. «СССР в 1917» – самое востребованное путешествие. Взятие Зимнего, разграбление дворца и изнасилование революционерами-пролетариями царского женского батальона. Вы, как турист, имеете первоочередное право на участие во всех указанных событиях. Попасть на объекты можно как прямым рейсом, так и с пересадками: через спальню Ильича и Крупской. И еще круче - Ильича и Инессы Арманд.

Из динамиков рвануло:
Белая армия, черный барон,
Снова готовят нам царский трон.

Клоун-Мишка выложил передо мной красочные плакаты с множеством интересных путешествий в прошлое СССР. Действия клоунов все более раздражили. На кой мне нужна эта история? Меня-то интересовал день сегодняшний. Я стремился поскорей попасть в современную Москву – на грандиозное празднование юбилея вождя, чтобы возложить к его бюсту букет из двухсот гвоздик! Мой кумир должен утонуть в море цветов и океане народной любви..
Из динамиков неслось:
Артиллеристы! Сталин дал приказ!
Артиллеристы! Зовет Отчизна нас!

Мишка и Ленин торочили что-то свое, рекламное, заученными фразами, о новых двадцатидневных круизах на Колыму, в Соловецкий монастырь, Норильский, Воркутинский исправительно-трудовые лагеря. С участием, по желанию, в расстрелах разной контры, крымских татар, непокорных кавказцев, волжских немцев, украинских кулаков, иноземцев, интеллигентов. И всех тех, у кого в голове могут зародиться идейные сомнения. Самые популярные туры - «Расстрельные полигоны»: Коммунарка, Бутовский, Сандармох. Надо заполнить анкеты – для группы, семейных или холостяков. Ленин с жаром, настоятельно рекомендовал мне маршрут в тридцатые, популярный у холостяков. Дамы, засмеялся Ильич, этот маршрут на дух не переваривают: голодные крестьяне, поедающие собственных детей, - такие туры не для слабонервных. Да и места на данный маршрут ограничены. Но для туристов, которые помнят и исполняют советские песни, всегда найдется спец предложение в Зону отчуждения – с завтраком  и ужином из человечины.
Динамики загудели:

Величаем мы сокола,
Выше птиц он летает,
Всех врагов побеждает.
Друга лучшего нашего,
Величаем мы Сталина,
Всенародного Маршала.

Голова шла кругом, пора было делать ноги, а клоуны подливали мне кофе и подливали, и еще что-то, какую-то хрень, и язык мой онемел и стало клонить ко сну. Разозлившись, я уже пытался высказать Ленину и Мишке все, что накипело на душе: как надоели мне их марши, как задолбали их лозунги МИР-ТРУД-МАЙ, как осточертел мне их коммунизм с мороженым хеком и аэрином на пустых полках магазинов. Но вместо этого я стал извинительно лепетать, что мне срочно нужно на Красную площадь, сегодня, я хочу увидеть дедушку Ленина, не этого, живого, а настоящего, в Мавзолее! Хочу в Оружейную палату, хочу до сумасшествия, до дрожи в коленях, услышать бой Курантов на Спасской башне, увидеть храм Василия Блаженного – гениальных стариков Постника и Бармы. И, главное, возложить гвоздики на могилу Сталина.
Динамики загудели разгульно отрывную:

Сталина, Сталина!
Пацаны устали, на х..!
Чтоб нас больше не е…,
Встань, хозяин, из земли!

И я заорал: «Да пошли вы, педальные кони, со своими горящими турами! Какая еще Зона отчуждения, на фиг?! Я хочу и немедленно в Москву 2078 года! Сколько вы хотите  - в рублях, долларах, евро? Плачу! А лучше натурой – бородинский хлеб, сало да бутыль самогона. Годится?
Клоуны оторопели. Испуганно оглянулись, пошептались и радостно вырвали у меня из рук подарки. Тут же, на полу, разложили свежую газету «Правда», порезали сало, хлеб на тонкие кусочки и жадно приложились к бутыли. Вот и славно. Путь свободен.
Из динамиков понеслась патетическая-лирическая:

От края до края по горным вершинам,
Где свой разговор самолеты ведут,
О Сталине мудром, родном и любимом
Прекрасную песню народы поют.

Выписав мне путевку, поставив печать на страховом полисе, Ленин и мишка со слезами на глазах проводили меня до электронного пропускного пункта. И почему-то заплакали. Наверное, подействовал самогон. Украинцы всегда, выпив самогон, веселятся, шутят, поют и пляшут гопак. А вот москали всегда плачут. Отчего так? Я шел по хрустящему снегу, а мне вслед неслись ликующие хоры из динамиков.
И пусть дела сегодня наши плохи,
И пусть мы в царстве лжи сейчас живем,
Он был Вождем, Вождем своей эпохи.
И вспомним мы не раз еще о нем!

Пройдя электронный пропускной пункт, или Зону отчуждения, я в один миг очутился на освещенной солнцем Красной площади. Вот она, древняя неподражаемая красота! Облитые солнечными лучиками, переливались всеми цветами радуги нарядные, как русские платки, купола храма Василия Блаженного. Гудели празднично на Спасской башне, возведенной кудесником Пьером Солари, Кремлевские куранты. Однако, к моему удивлению, великая Кремлевская стена отсутствовала. Никак, ее снесли? Вот дела! Будто никогда и не было ее здесь. Исчез и памятник великому кормчему. И Мавзолей. Я совсем растерялся, поставил чемодан на мостовую, пытаясь осознать – что происходит? Может эти черти - Ленин и мишка - что-то напутали и отправили меня в какую-то не ту эпоху?! Надо осмотреться и что-то предпринять. Позвонить, что ли, куда-нибудь. Но мой телефон, к моей досаде, разрядился. На месте Мавзолея я не сразу, а постепенно различил нечто воздушное, неуловимое, окутанное загадочным сиянием. Да что же это за видение?
Передо мной стоял стеклянный, уходящий в небо, небоскреб. Этажей двести или триста. Он и отпугивал, и притягивал одновременно – своей странной молчаливостью. Ленин и мишка - точно подлили мне какую-то дурь в чай. А иначе как объяснить все эти исчезновения и изменения?! Это же Москва! Красная площадь! Братцы! Здесь же Сталин, Мавзолей, Коммунизм – навеки, навсегда!
Перед глазами все плыло – башни, купола, небоскреб. Надо спросить у прохожих: какого черта, куда вы подевали Мавзолей, Сталина, только где эти прохожие, ау? И на фига я, как придурок, тащил через всю страну чемодан цветов? Это все причуды прабабушки: уважь, внучок, как будет двухсотлетие – поезжай, то великая дата! Прабабушка всех своим любимым Сталиным задолбала. Пять мужей за жизнь схоронила. И ни об одном не вспоминала. А вот Сталина любила. Видать, еще та ведьма была.
И в голове у меня загремел очередной победный гимн:

На чьих плечах сутуловатых
За все ответственность была?
Верните имя Сталинграду,
С которым в бой Россия шла!

Хоть головой о мостовую бейся – не умолкают хвалебные гимны. Надо же, как въелись! И чтобы ура-патриотика отвязалась от меня, я в отчаянии вбежал в стеклянный небоскреб. К моему удивлению, внутри небоскреба было совершенно пусто и тихо. Ничего и никого. Разозленный, я схватил чемодан и вывалил на пол его содержимое.
Двести красных гвоздик налились кровью и брызнули на стеклянные стены небоскреба. Черт возьми, это точно действие опиума. Чем же меня накачали негодяи клоуны? И тут я увидел огромную стеклянную лестницу, будто зовущую меня взойти ввысь. Я робко шел, боясь поскользнуться, вверх по ступенькам, а на стенах проступали, сквозь потоки крови,  молодые и старые лица – расстрелянной контры, профессоров, генералов, крестьян, детей, юных женщин, певцов, балерин, ткачих, инженеров, билетёров, крановщиков... Их – уничтоженных, загубленных, расстрелянных, - было несчетное количество. Столько, сколько звезд на небе. И даже более того.
Откуда-то из поднебесья звучали их имена и голоса. Лица шепотом рассказывали мне свои простые истории, напевали старинные песни и смеялись от радости, что я слышу их, вижу и забочусь о них. Раз я пришел к ним, значит, они не безразличны мне. Это их радует.
Среди множества сменяющихся на стенах лиц, вдруг, я увидел знакомые. Это были мои прапрадеды. Они приветствовали меня, спрашивали о здоровье, не обидел ли меня кто, и спели мне величавые песни, которые сочинили для людей. За эти песни их и расстреляли. И они запели – на шесть и двенадцать голосов - о любви к своим любимым. Не к Сталину. А к своим милым женам, моим прапрабабушкам. И я слушал, словно завороженный.

…Ах ты, ноченька, ночка темная,
Ночка темная, ах, ночь осенняя.
Что ж ты, ноченька, да при.. притуманилась?
Что ж, осенняя, да принахмурилась?
Что ж ты, девица, принахмурилась?
Что ж ты, красная, ах, припечалилась?

Песни, звонкие, протяжные, удивительной, неслыханной красоты, отзвенев, растворилась под недосягаемым, уходящим в космос куполом небоскреба.
…Мне не спится, не лежится, и сон меня не берет,
Я сходил бы к милой в гости, да не знаю, где живет…
Прапрадеды исчезли, запели другие лица, красивыми голосами, красивей которых нигде на свете не услышишь.

…Ой ты, Порушка, Пораня, ты за что любишь Ивана?
Эх, я за то люблю Ивана, что головушка кудрява.

Сколько я пробыл здесь, точно не знаю. И сколько этажей прошел? Не помню.

…Когда б имел златые горы и реки, полные вина,
Все отдал бы за ласки, взоры, чтоб ты владела мной одна…

Только нашли меня лежащим на полу без сознания сторожа. Подняли и за руки вывели на свежий воздух. И я спросил: «Вы видели их?» «Кого? - переглянулись сторожа. – Там никого нет».
- Как нет? - воскликнул я. – Там люди! Они разговаривали со мной! Множество прекрасных, удивительных людей! Они мне пели, красиво, чисто, звонко, как ангелы. Их всех погубили, всех, вы понимаете? Но они живы, я слышал, как они поют.

… Шубу сшить кунью, бобром обложить,
Бобром обложить, девку полюбить,
Девку полюбить, кунью шубу подарить.

- Я слышал их смех. И еще там, на полу, мои гвоздики, в брызгах крови, там кровь, много крови.
- Совсем ополоумел человек, - вздохнул один из сторожей. – Видать, наркоман. И сторожа ушли в небоскреб. А я остался на Красной площади. Оглянулся. Кремлевская стена на месте, и Мавзолей. На площади гремели оркестры, шествовали пионеры, звенели хоры - шел праздничный парад в честь двухсотлетия Сталина. Народ ликовал:

Товарищ, верь, вздохнет и встанет
Плененный подлостью народ!
И грянет бой, и новый Сталин
Во славу Родины грядет!