Литературный анекдот в стиле Д. Хармса
Едет как-то по Баварии, в преддверии Нового года, в тарантасе  скрипач Паганини. И  встречает в кибитке путешествующего писателя Толстого.
- Приветствую вас, Лев Николаевич, - говорит Паганини. – А не желаете ли вы, сударь,  сделать остановку в ближайшем постоялом дворе?  И  не составите ли  мне компанию на партию в шашки?
- С удовольствием, маэстро Паганини, - отвечает охочий до  всяких азартных игр Толстой.
После партии в  шашки игроки перешли к картам. Толстой, как обычно,  все проиграл:  имение в Ясной Поляне и гонорар за весь тираж «Войны и мир».
- А что? - ударил в ладони радостно Никколо. - Не отметить ли нашу встречу в ресторации?
И два знаменитых господина вошли в трактир, где весело, за  кружкой пива, и кутили - до  самого утра.
- Господа, пора и честь знать, - сказал засидевшимся посетителям трактирщик.  – Да и платить вам, кажется, уже ничем.
- Да ерунда, - воскликнул Паганини. – Вот, отдаю самое дорогое! Скрипка Гварнери! Взамен на  пинту пива мне и моему сокамернику.  Простите, Лев. Не хотел вас обидеть. Со-то-ва-рищу по несчастью!
- Отчего же это – по несчастью? - с усмешкой спросил трактирщик.
- Т-с, - ответил  Паганини  таинственно. – Только по секрету, идет?
И Паганини шепнул что-то на ухо трактирщику. Тот побледнел и перекрестился.
- Вот, дьявол! – воскликнул он. И хотел было тут же ретироваться. Но  Никколо ухватил трактирщика за рукав.
- Постой, малый!  Не гневи бога! Какой тут дьявол! Видишь -  смиренные прихожане пьют пиво.
Никколо схватил скрипку и ударил смычком по струнам так дерзко, что те лопнули, осталась – на волоске –  одна. На которой Никколо  и сыграл каскадерскую фиоритуру.
- Понял?! И господа просят закуску! Баранью ножку нам – и немедленно. Мы с приятелем  чертовски голодны.
И Паганини стукнул по столу канифолью.
- Вот, дружище!  Это не просто камушек! А канифоль самого Паганини!  Теперь она – твоя!
- Так вы будете тот самый?! Сам Никколо?! – встрепенулся трактирщик. – Сейчас же, сию же минуту прикажу немедленно зарезать барашка для дорогого гостя!! Бог мой, сам Никколо!
И трактирщик громко кликнул  на кухню:
- Эй, Жанна! Неси свежину!  Да самую отборную!  К нам именитые господа пожаловали.
Тут же из кухни показалась с мечом и в латах Жанна. Лицо девы показалось Никколо знакомым. Но потом подумал – показалось, пить меньше надо!
Вскоре в камине развели огонь. И в языках пламени, ловко поддев на меч  баранью ножку, Жанна подрумянила до хрустящей корочки свежину.
- Так вот, - глотая слюнки в предвкушении аппетитного завтрака, продолжил беседу Никколо.
- Вы, как и я, с незапамятных пор – отлучены. И каково вам, Лев Николаевич, вне лона церкви?
- Замечательно, - пожал плечами Толстой. – Ведь отлучали от имени и поручению – кого? Иисуса? Никак нет! А от имени Синода.  По инициативе Митрополита. Того самого, который, пока богобоязненные крестьяне пост соблюдают, сам и кагорчик  церковный попивает, и животик  рябчиками набивает. А во время исповеди прихожан грешных в ноутбук  играет, по сетям бродит, в фейсбуке чатится. И никто батюшку за то не отлучает!  И на лексусе по Москве разъезжает. И какой уж тут Иисус? Одни только разговоры.
Лев Николаевич залпом выпил  пенящееся пиво и посмотрел на трактирщика,   желая продолжения.  Трактирщик наполнил кружку, и Лев расслабился.
- Нет, я не держу зла на Синод. Да вот только… Далека наша церковь от народа. И от веры. Так что ни о чем не жалею.  А я лично не только крепко верую. Но и состою в личной переписке с Христом. И заметьте – наши жандармы в тайных донесениях министерству внутренних дел сетуют, что ни черта не понимают, так как мы с Христом ведем переписку  на древнееврейском, арабском и санскрите.  А так же на древних тибетских диалектах. 
Все эти  дивные речи странников привлекли внимание стряпухи Жанны. С уст которой невольно срывались отрывистые восклицания - на старофранцузском  и латинском.
- Интересная особа, - подмигнул в сторону стряпухи Никколо. – Я бы за ней поволочился, да только уж больно ловко она владеет мечом.
Тут Анна подошла к сотрапезникам   с готовым завтраком. Зубами в одно мгновение   сначала сняла  румяный  шмат  с меча.  Срезала  с него  кусочек -  на пробу.  Прожевала, подумала и подытожила:
- Высший сорт!
Затем Жанна ловко порубила баранину на  куски и огласила:
-  Извольте жрать, господа!
- Какая, однако, воинственная дама, - подивился Лев Николаевич. -  Не сравнится с нашими смиренными барышнями.
- О, русские барышни, - мечтательно закатил глаза Никколо. – Такие невинные. Застенчивые. Просто пупсики!
- Но вы не меняйте тему,  маэстро, -  остановил его Толстой.
Друзья подняли чаши хмельного пива, закусили нежным барашком и совсем растрогались.
- Как же это мило – встретиться с сокамерником, - улыбался Никколо.
- Не с сокамерником.  А с товарищем по несчастью, - поправил Толстой. – Хотя по-итальянски эти понятия, кажется,  очень близки. А теперь  расскажите, не стесняйтесь. Как же вы отнеслись к тому, что вас объявили слугой дьявола?  Возмущались? Или  каялись?  Удивительное дело! Как будто бы времена священной инквизиции давно ушли в небытие?
При словах «инквизиция» Жанна грозно ударила мечом о доспехи, напугав тем самым собеседников.
- Эта стряпуха, кажется, сумасшедшая, - шепнул  Лев.
– Пора нам убираться, от греха подальше, - согласился Никколо.  - Еще скрипку мне побьет. 
- Да не бойтесь , - усмехнулся трактирщик. – Жанна комара не обидит. Тем более - таких славных господ как вы.
Товарищи немного успокоились,  и Никколо продолжал:
- Да что и говорить. Инквизиция давно уже сдохла. Прости меня Господи! Но ее верные слуги всегда бдительно пасут паству. И свое не упустят. А то, что это никакого отношения к вере не имеет, это никто  даже не обсуждает! Вот вас,  по прошествии  стольких лет, кажется,  так и не восстановили в церкви?
- Нет, - нахмурился Лев, - хотя  мой правнук просил за меня.  Но отказали.  Просто беспредел.  Да и вас отлучили – на каком, спрашивается,  основании?
- Да полный бред! Мои виртуозные  трели  священники назвали дьявольскими. Вы послушайте. Разве дьявол на такое способен?
Никколо Паганини схватил скрипку и на одной оставшейся струне сыграл своих  знаменитых  «Ведьм». Двойные трели, октавы, флажолеты, пиццикато  – летели из под ловких пальцев  виртуоза с безупречной легкостью и  непревзойденным совершенством.
- И кто способен еще это повторить? – воскликнул разгоряченный маэстро. - Синод? Да там  ведь все  такие умники.  Все знают и умеют.   Они целую вечность твердили, что Солнце вращается вокруг Земли.  А вот когда я сыграл свои двойные трели, они поняли, что наоборот - это Земля вращается вокруг  Солнца, Творца, Гения.  А Гений  всюду, в чадах Его:  Леонардо, Моцарте, Толстом, Паганини. 
Никколо  в гневе откинул со лба длинную прядь.
- Но постичь  гений Творца способны не все.  И уж точно не Синод. Пусть попробуют  – хоть кто-то из епископов выучиться моим трелям.  В темпе  престиссимо.  Пусть учатся каждый день, по двенадцать часов. С малолетства. Тогда узнают, какой это великий труд.  А то, что для Синода непостижимо – значит, безбожно.  Значит – от дьявола! Поэтому –  гения, свободно парящего в октавных скачках и  каскадерских пассажах, следует  предать анафеме. От имени Христа.
Тут Жанна, вдруг, отчаянно воскликнула: «Pater Noster!»  и хватила  мечом  толстое  полено. Миг – и поленья сложились в высокую ровненькую стопку.
- Ох, эта барышня вызывает у меня большие опасения, -  шепнул Толстой.
- А  с другой стороны,  она в некотором роде гениальна, - восхитился Никколо.
- Ваша правда, маэстро, - заметил трактирщик. – Она гениальна. Это же Жанна.  Орлеанская Дева.
- Та самая? – дружно воскликнули приятели. – Но как же? А казнь?
- Ее похитили, - сообщил трактирщик. – Друзья Жанны не оставили ее на растерзание инквизиции.
- Вместо меня эти стервятники потащили на костер другое невинное дитя, - наконец  промолвила Жанна.
Толстой нахмурился:
- Вот, таковы деяния Священного Синода. И все во имя Христа.  Миллионы жертв – за тысячу лет правления инквизиции.
- И вас до сих пор не оправдали? – спросил Никколо.
- Реабилитировали. И канонизировали.  Но Жанна  так и осталась не отмщенной. Церковь объявила меня ведьмой, вступившей в сношения с дьяволом. Ни мой мучитель, кардинал Поль Деларош,  ни один епископ, священник не ответили за преступления инквизиции.  Никто из них не отлучен от церкви. Ни один монарх, на руках которого кровь невинных.  Многие - причислены к лику святых. Убийцы, казнившие от имени Христа - святые.
- Христос мне писал, - что казнить от его имени – величайший грех,  - заметил  с печалью Толстой. Все трое помолчали. В воздухе повисло горестное предчувствие.
- Именем Донецкой народной республики всем встать, сложить оружие, руки вверх, - вдруг услышали  друзья. И увидели в трактире людей  в странной камуфляжной форме,  с автоматами наперевес.
- Значит, гуляете? Веселитесь? Новый год отмечаете? – грозно крикнул  ватажок  незваных гостей.
- Приказ руководства ДНР не выполняете? Предупреждали же, кто нарушит указание и  вздумает предаваться  веселью,  праздновать  новый год, когда у нас идет война с украми,  фашистами и америкосами, будут  наказаны.
Жанна, Лев и Никколо с недоумением переглянулись.
- Итак, - патетично произнес  ватажок, - я, атаман Донского великого воинства казачьего, действующего во имя защиты  народа Донбасса, приказываю, по закону военного времени: приговорить  всех присутствующих, предающихся блуду и безудержному веселью, к высшей мере наказания.  И привести приговор в  исполнении немедля.
Оглянув присутствующих, казачий атаман распорядился:
- Шлюшку – сжечь. А этих троих – расстрелять.
И Жанну бросили в пылающий камин.  Писателя и скрипача  расстреляли. Трактирщика – отпустили. В благодарность за наводку.