(ироничный рассказ)
Отошел. Слава тебе. Все. Лечу.  Вот он – тот свет. Реальный. Существует. Кто бы сомневался! Как моя матушка  любила  когда-то повторять: если бы там что-то было, то кто-нибудь, а хоть и какой-нибудь ученый человек, оттуда непременно что-нибудь  да передал. А раз никто до сих пор ничего не передал, значит, там ничего и нет. Вот теперь я там и передаю: есть. Тот свет есть.  Хотя  нет.  На самом деле я передавать  ничего  с того на этот - не собираюсь. Нет  никакого  интереса. Я просто так сообщаю – сам себе.  Да, тот свет есть. И  матушка моя давно  пребывает в мире ином.  И уже теперь и сама все знает: как он,  тот свет, что там и  к чему.
А что я скажу: на том свете пребывать гораздо приятней, чем  на Земле. Правда, нет никаких тебе тут лесов, полей и рек. Этого да, тут ничего такого не встретишь. А и нужно ли? Вот мне те леса-поля и в земной жизни как-то были не очень. А теперь и подавно. А что касается «широка страна моя родная», то тут все гораздо шире, бескрайней, даже сравнивать с земными масштабами нельзя. А насчет «моей родной», так это на Земле каждый держится за свой клочок земли. За свои квадратные метры. Даже цену расписали – по чем  квадратный метр. А на том свете в этом нет ни малейшего смысла. Здесь все родное и все бесплатно. Все квадратные метры. И все кругом безграничное. 
Когда отходишь оттуда сюда, с Земли – на Небо,  то отходишь не только телом и душой. Но и интересами.  Все видится по-другому. С первого же мгновения, как только я испустил дух,  мой дух понял, что все, все теперь позади.  И прекрасно. И гори оно все синим пламенем. Меня     эта мысль  пронзила и озарила.  Мгновенная радостная вспышка в сознании. Что меня больше ничто из прежней жизни не волнует. Ни то, что я вдруг  умер, ни мои предстоящие похороны, ни мои скорбящие (или не очень) близкие, друзья,  ни оставленная так внезапно на произвол судьбы моя научная кафедра. Ни все мои награды,  звания, премии. Ни моя нехилая (в объеме груди) секретарша.  Ни мой конченый сынок-наркоман. Ни внук-гомик. Ну, ничего не волнует, правда.  И не волнует меня, абсолютно,  кто явится на мои похороны.  Будет ли вся кафедра, или  сошлются, стервецы, на головную боль и смоются под шумок  на дачу, на шашлыки.  В какой гроб меня положат, не поскупятся ли на самый модный, с  ангелами на обшивке.  Какие надписи будут на венках: помним, скорбим, не забудем. Не забудут они, как же. Да забудут уже на второй день, бьюсь об заклад. Все эти  так называемые поминальные «девять» и «сорок дней»  устраивают, спрашивается,  для чего? Чтобы пригласить дух покойного, без которого так пусто и одиноко, в свой  тесный круг за стол, заставленный блинами и пирожками с капустой? Да нет.  Для того,  чтобы напомнить этим  неугомонным, резвящимся пройдохам:  господа, вот, уже девять дней, как его с нами нет, а вы, сволочи,  и в ус не дуете! Позабыли бедолагу. А ну-ка валите на поминки, чтобы, вашу  мать, хоть на миг воскресить  в памяти светлый облик  доброго покойника.
Нет, живых невозможно наставить на путь истинный, чтобы  не забывали они хотя бы первое время  об усопшем. Отошел ли в мир иной  их родственничек, приятель, начальник, босс,  им и горя мало. Велика печаль. Каждый думает о себе: хорошо, что не я.  И веселятся   от души. Прямо на поминках! Ни разу не приходилось мне  видеть, чтобы  граждане, собравшиеся помянуть усопшего, искренне вздыхали, скорбели о новопреставленном. О чем угодно умудряются говорить. О ценах на нефть, газ, масло, морковку.  О правительстве и депутатах, которых всех следовало бы повесить. Об их сытых  рожах,  роскошных особняках, миллионных состояниях и лживых обещаниях.  Промоют косточки и  популярным актрисам, их любовникам,  посудачат о фигурах, прическах и нарядах.  Поговорят о диетах и липосакции. Обо всем будут судачить, стрекотать как сороки, но только не о добром покойнике, который  иронично  поглядывает на бесстыжих  болтунов с портрета в черной рамочке, как бы   желая молвить: эх, братцы, неужели, черт  подери, вам нечего  сказать  обо мне? Будто и не жил я никогда на белом свете?  А так и выходит, что когда ты помер, то будто бы  и не жил вовсе. Раз - и позабыли тебя.
Народ, пока  живой,  суетится, гуляет, тешится. Ему все нипочем. Кто бы ни умер –  ему все по фиг. Только для виду  соболезнует, организовывает пышные похороны, заказывает роскошный памятник, выгребает бурьян на кладбищенском участке, несет букеты. Все это туфта. Никому, на самом деле, покойники неинтересны. Интерес живых – это собственные эгоистичные устремления. Поесть, хапнуть, выпендриться.  Но каким  мелочным и ничтожным кажется  все потом, когда  умираешь. Это я вам от чистого сердца говорю. Хотя  нет, я вам ничего не говорю.  Ведь вы меня не слышите. Сам с собой говорю.
Есть в этом какое-то особенное  удовольствие,  что наконец-то нет необходимости с кем-то о чем-то говорить.  Кому-то что-то доказывать. С кем-то спорить.  Кого-то в чем-то упрекать, перед всеми оправдываться, лгать. Ведь живые, заметьте,  постоянно лгут. И все время мечтают (на словах) искупить этот тяжкий грех. Опять же все лгут. Ни к чему они такому не стремятся. Потому что не лгать живые не могут. Если хамелеон перестанет хамелеонствовать, разве он сможет  жить?  Лгать  для живых  это значит жить. Как только ты перестаешь лгать, так тут  тебе и каюк. Если ты не лжешь, то это говорит только об одном: ты помер. И  я не лгу. Почему? Потому  что на том свете лгать совершенно бессмысленно. Никто уже меня не слышит. Теперь можно говорить правду. Или думать правду. Потому что говорить  правду здесь некому. Да и нет никакого желания. Все желания остались на Земле. А здесь только  Космос, Млечный и прочие звездные  пути. И я лечу. Лечу. Теперь у меня одна лишь священная цель – прибыть в пункт назначения.
Откуда я знаю – куда лететь? И где этот пункт назначения? А об этом мне сообщили  летуны-ангелочки. Летят тут рядом, подсказывают. Вернее, мысленно нанизывают на меня информацию. Сообщают точные координаты предстоящего перелета. Далековато предстоит лететь. Миллионы световых лет. И как можно говорить, что Загробный мир отсутствует? Вот он – передо мной. Сама бесконечность. Ее видно с Земли. Это звезды, Вселенная. Только живые редко смотрят в небо.  Что они там забыли?  Они боятся звезд, Млечного пути, бесконечности. Им нужна конечная трамвайная остановка. Или метро.  Да, живые, вам нужно что-то конечное: выпускной в школе.  Диплом в институте.  Свадебный альбом. Что-то конкретное и конечное. Но не Вселенная. Вселенная нужна покойникам.
Сюда, в звездную бесконечность, попасть можно лишь с окончанием жизненного пути. Тут есть многоярусные сектора,  измерения. Фантасты в этом рубят, молодцы. Но мне до всех этих секторов и измерений и дела нет. Мне сообщили, как лететь, где сделать поворот, где предстоит ускорение, и я лечу себе преспокойненько, любуюсь роскошными космическими пейзажами. А эти летуны-ангелочки скоро отвалят назад, встречать других покойников. У них своя работа, у нас, покойников, своя. Какая работа? Не скажу. Потому что вам этого знать не следует. Да и не услышите вы ничего.  Одно скажу – мне здесь нравится. Вот говорят, человек – венец творения. Это чепуха. Эти мысли от недалекого ума.  Когда ты видишь эту беспредельную материю, то ясно, что и венец беспределен. Я лично никогда не верил в бога. И теперь понял, что был прав. Нет ни единого  какого-то  всемогущего бога, ни множества  каких-то всемогущих и великих богов. Есть система.  Великая,  беспредельная. Что это такое, если не бог, объяснить не берусь.  Это что-то на уровне ощущений. Знаю, что система работает в своем режиме, в своих интересах, и она слишком сложна, чтобы сужаться до объяснения единого бога. Есть ли душа у системы? У нее нет ни души, ни тела, ни разума в нашем понимании. Система – это космическая жизнь и столь многообразная, что никакой душой и разумом это не объяснишь. Иначе меня бы порвало от тоски и скорби сразу же после смерти. А мне здесь не тоскливо. Не могу сказать, что мне весело. Или что меня прямо таки распирает от восторга. Да ничего подобного. Я лечу. Вам не понять  каково это: лететь среди прекрасных звезд, пересекать  водовороты измерений. Я часть системы.  Бесконечной и совершенной. Постоянно  совершенствующейся и  обновляющейся.
Как это мне удается? Вот уйдете в мир иной – попробуете. Уверяю - у вас все получится.  Вам откроются   сверхъестественные и неограниченные возможности. Зря вы меня не слушаете. Или делаете вид, что не слышите. Вы никогда и никого не слушаете, сколько вам ни говорят…
А самое чудесное в полете – это движение. Вот разве вы, живые, можете летать на Земле?  Разве что  раз в году – во время отпуска. Да, вы можете купить авибилеты в Таиланд,  ради того, чтобы  искупаться  в океане и  отведать  черепаший суп. И посетить эротический массаж. А в укромном местечке,  за умеренную плату,  заняться любовью с юной мулаткой.  Или мулатом. Лет девяти-десяти.
Как же это пошло, согласитесь.  Как скучно. В конце-то концов. Что мне нравится на Том свете, что   не надо ждать отпуск, собирать целый год деньги на билеты, скучать на кафедральных заседаниях, принимать  защиту очередной докторской, думать о секретарше и ее  шикарном силиконовом бюсте. На Том свете нет  диссертаций, защит, зарплат и премий. Зачем здесь все это? Здесь нет фальши и лжи. Нет головокружительной карьеры и  квадратных метров в элитном районе.  Здесь есть  четкая и стройная система. Безграничная и бескрайняя. И лететь мне до пункта назначения  бесконечные  световые годы.  Свободно и радостно. Разве это не прекрасно?