Оповідання - Ты говоришь - пошел девятисотый день войны? Как это называется - полномасштабной? - Мольфар смотрел на меня пронзительными глазами, и терпкий дымок его трубки туманил мое сознание. - А раньше была какая? Старик встал и подбросил в печь дрова. В его деревянном доме, расположенном высоко в горах, стало зябко, я кутался в свой меховой полушубок, и хозяин это заметил. Усевшись на скамью, он продолжал. - Тогда, значит, война была не больно уж какой масштабной - или как? А положили под Дебальцево тысячи - это что? Мелкомасштабная? Или и не война вовсе, а так, АТО? Эх, народ, какой же это, Господи, цинизм. Люди погибли, славные, молодые, но не на войне, выходит, а на чем-то мелком, немасштабном, несерьзном. И вообще, лес рубить - щепки летят. Люди - это щепки. Кто их считает? Кто по ним скорбит? Старик налил из кувшина в чашки воду. - Родниковая, пей. Она душу очищает и голову просветляет. Мольфар посмотрел в окно, куда-то вдаль - на заснеженные горы, лес, заходящее солнце. И вел свою речь, о том, ради чего я сюда пришел - что нас ждет, есть ли надежда, и в чем причина нашего всеобщего бесконечного, беспросветного мытарста? - Да, горе это великое - цинизм всеобщий. Головы и души у народа стали тёмные, смутные, не ведают, что вокруг творится, и не хотят ведать. Так не должно быть. Старик отложил потухшую трубку и взял другую, приготовленную для курения. - Как же это не по-человечески. Одни где-то погибают, а другие - или рядом, в тылу, или на других континентах, как ни в чем ни бывало - радуются жизни - пьют, танцуют, веселятся. Ведь это не тебя убивают, не твоих родственников. Так зачем грустить? Зачем брать дурное в голову? Ведь от нас ничего не зависит. Мы не можем это прекратить. Никак. Само закончится. Как заканчивались до нас все войны. Вот смотри - течёт Днепр. Течет Днестр, Буг, Донец, Десна, Псел, Случ, Стыр, Ингулец, Сула, Тясмин, Рось... Сколько веков? Девятьсот дней? Девять веков? Девять миллионов лет? Или миллиардов? Вот сколько лет течёт Днепр, сколько течет Днестр, вот столько и видят они на своих берегах смертельные бои. И было тех битв - миллионы. Днепровские кручи помнят нашествие гуннских орд под предводительством беспощадного, жестокого Аттилы. Грабили гунны, угоняли в рабство, убивали наших предков - остготов. Жгли землю, хаты, посевы. А ну, загляни в зеркало времени. Где теперь могилы наших пращуров, побитых гуннами? Не видишь? А ведь их кости лежат в земле днепровской-днестровской. Их кровь стекала в бурные воды Днепра, Днестра, всех наших рек и озер. Но ты не помнишь ни их боли, ни их предсмертных криков, ни их мужественного сопротивления. Вот потому орды кочевников постоянно, миллионы лет топчут нашу землю - из-за твоего беспамятства. Из-за твоей беспечности. И непроходимой глупости. Ты постоянно жаждешь удовольствий. Тебе нужны шашлыки, водка и дешевая девка. А остальное - по фиг. Мольфар отрешенно смотрел в окно - на мириады звезд, рассыпанных в небе над Карпатскими горами. Я слушал его со все более нарастающим гневом. Как смеет этот дряхлый дед упрекать меня в том, к чему я не имею ни малейшего отношения. Я не в ответе за прошлое, за действия мои предшественников. Это не я выбирал ту власть, которая разбазарила все добро, раздала все оружие, объявила безядерный статус, не имея ни малейшего понятия, не промчитав, не предвидя - во что это выльется. Почему мольфар так дерзит мне, будто это я принял решение о нейтралитете мой страны, сократил армию и раздал все имееющеся оружие соседям и бог знает куда - в Африку. Мольфар взялся за третью трубку. - Ти, добродію, мабуть, хочеш знати, що станеться тепер з твоєю землею? Скільки ще часу її буде топтати, палити, грабувати москальська орда? Старик отрезал кусок черного хлеба. - Дивись. Це чорний хліб. Він з жита, що виросло на чорній землі. Яка полита чорною батьківською кров'ю. Наші пісні оповиті чорним смутком про нашу чорну долю. Мольфар что-то говорил, но я уже его не слушал. Мне все стало ясно. Це саме він, відьмак, своїми чорними пророцтвами накликав біду на мій народ. Так, так. Він не каже: радійте, співайте, живіть. А він хоронить мене чорними думками про чорну нашу долю. Я встал. Мне хотелось выйти из этой черной, холодной избы. На свободу, к звезному сияющему небу. Мой мозг и моя душа просветлели. Я жаждал счастья и свободы. Но старик, казалось, не заметил моих действий. Он погрузился в транс жестоких предсказаний. - Ти, добродію, запитуєш мене, що станеться з твоєю домівкою, з твоїм родом? Хто буде завтра, чи віковічно плюндрувати нашу землю? Хто вмре - за тебе? Через тебе... Через твій мільйоннолітній пофігизм? Це було вже занадто. Я схопив ніж, що лежав поруч з чорним хлібом, та встромив його у груди мольфара. - Ось тобі, чорний маг, за все! За твої докори, за твої чорні прогнози майбутнього! Тепер я вільний. І ти мені, мольфаре, більше не указ!