Мы в который раз разбежались с Юти. Ведь нам ссориться, что с горы катиться. И это неудивительно: оба еще молоды и сексуальны. Но когда жизнь изо дня в день движется по одному и тому же кругу, лишенная приятных сюрпризов и впечатлений, то даже сексуальность становится не в радость. Поначалу, загнанная в угол сознания, она там обиженно дуется и сопит. Затем, не в силах устоять перед своей природой, незримо накапливается, постепенно становясь тем, что люди называют сексуальной агрессией.
Если вам это состояние незнакомо, то вам, вероятно, уже прилично лет и ваша сексуальность – на самом деле лишь ее эхо, теплый розовый отголосок былой страсти, красно-желтая пыльца, которая обычно остается на кончиках пальцев, если в них долго сжимать за крылышки нежного мотылька... Но нам с Юти еще далеко до этого старческого бессилия и покоя. Ведь мы, повторяю, еще сравнительно молоды. Оттого наша нереализованная сексуальность временами выливается в скандалы и размолвки. Как, например, эта последняя, случившаяся за день до старого Нового года.
Не желая мириться с Юти, я в буквальном смысле слова хлопнул дверью и ушел из дома. Побродил несколько часов по городу, бесцельно читая вывески магазинов, будто видел их впервые, подкармливая голубей, пасущихся в центре, купленной специально для них булкой и согреваясь кофе в бумажном стаканчике. Но кофе не помог – вскоре я изрядно продрог. Поглядев на часы, хотел было позвонить друзьям, чтоб набиться к кому-нибудь на ночлег, но передумал. Вместо этого, не то психанув, не то решив шикануть (что, по большому счету, одно и то же в моем положении), я снял номер в гостинице, что в самом центре города, на Воскресенской.
Окно номера выходило на улицу, нависая как раз над тем местом, где стоял фонарь, сделанный в виде гламурного стеклянного сердца. Вечером фонарь зажигался десятком крошечных красных, розовых и оранжевых сердец, из которых он был сложен. Тогда же, с наступлением вечерних сумерек, под стайкой стеклянных сердец, сбившихся в одно трогательное разноцветное сердце, начинала светиться надпись "Я чекаю, бо кохаю". Не дождешься, вспомнив про надпись, угрюмо фыркнул я. Делать было нечего. Кинув сумку на кровать, я спустился в гостиничное кафе, чтобы выпить кофе и убить время.
В холле я нос к носу столкнулся с Мари. С выразительной, как южное небо, прической она в этот момент выходила из парикмахерской, находившейся на первом этаже гостиницы. Как бы мне не нравилась эта женщина, настоящий экзотический цветок, выращенный индейцами из племени оджибве – дальними предками Мари, я старался всегда помнить, что она – жена моего близкого друга Михаила.
Не знаю, о чем вспоминала и о чем вообще думала Мари, когда увидела меня в холле, но реакция ее была вполне прогнозируема.
- А ты что тут делаешь? – удивленно вскинув брови, воскликнула она. И причмокнула губами от удовольствия, будто поймала меня с поличным.
- Живу, - не моргнув глазом сказал я.
- Живешь? А где Юти?
- А кто это?
- Хм, вот оно что! Опять поцапались, - понимающе кивнула Мари. Вдруг плеснула на меня синими, как уходящий зимний день, очами. – Пора вам ребеночка завести. А то так и будете всю жизнь изводить друг друга понапрасну.
- Хм, - я поморщился от ее нравоучительного тона. – Что, прямо здесь завести?
- Почему бы и нет? – глаза Мари снова блеснули неземной синевой. – Здесь... Все по-новому. Как будто в первый раз...
"Как будто в первый раз", - повторял я слова Мари, поднимаясь к себе в номер. Тьфу, я ж хотел выпить кофе! Вот же чаклунка синеглазая заговорила меня! Я позвонил Юти и назначил ей свидание возле фонаря с сердечком а-ля Сваровски. На удивление, Юти не жеманничала и не ломалась – согласилась на примирение легко. Единственное, спросила чуть потухшим голосом:
- А что мы будем делать?
- Ребеночка, - буркнул я в ответ. – Мари сказала, хватит нам маяться и изводить друг друга. Пора обзавестись потомством.
- Что ж, я не против.
Мы договорились на полшестого вечера. Я не спешил спускаться. А чего спешить? В окно было хорошо видно, что возле фонаря никого. Лишь тонкая, жидкая поземка, словно шальное конфетти, навязчиво крутилась возле фонарного столба, слепя его красно-розово-оранжевый глаз, похожий на бычье сердце. "Я чекаю, бо кохаю" - вспомнил я девиз влюбленных идиотов... И тут меня бросило в жар. До меня только сейчас дошло, почему Юти так легко согласилась прийти на свидание. Потому что она и не думала приходить. Стерва, мысленно выругался я и, не в силах больше прятаться в гостиничном номере, выбежал на улицу, а там... Вся та же колючая, бездушная поземка-метель.
К фонарю подошла парочка, слилась в мимолетном поцелуе – и тут же убежала. Холодно. Я снова остался один. Может, все-таки еще придет? Минут десять постоял под фонарем, настроение портилось, как погода. Чтоб скоротать время, решил пройтись по Воскресенской. Фонарь "Сердце" стоял на одном конце улицы, на противоположном возвышалась старинная Воскресенская церковь, построенная больше трехсот лет назад двумя казачьими полковниками. Говорят, в ней останавливался на молебен Петр I, но в тот момент мне не было дела ни до церкви, ни до чужого царя... Неведомое предчувствие исподволь овладело мной. Мне мерещились тени с белыми яблоками на месте разинутых ртов; тени неотступно следовали за мной, пока я шагал по Воскресенской. Когда я пытался их отогнать от себя, они бросались врассыпную и сливались с сумрачными фасадами домов. Но стоило мне только отвернуться, как белоротые призраки выстраивались за моей спиной в бесконечную снежную вереницу. Чертовщина какая-то, подумал я о странном наваждении и тотчас забыл про него.
Бредя бесцельно по пустынной, безлюдной улице, пронизанной лишь всполохами вчерашних дней, я подошел к каменному колодцу, над которым возвышалась небольшая арка. Казалось, колодец врос в мостовую – от него до церкви оставалось еще метров пятьдесят. Это был памятник сумке, символизирующий идею возникновения нашего города: к бронзовому колодезному вороту, укрепленному между аркой, вместо ведра была подвешена на цепи охотничья сумка. По преданию, в середине ХVII века три таких сумы, набитых золотыми монетами, были найдены в дубовой роще, росшей в этих окрестностях. По тому же преданию сокровища пошли на строительство города, а изображения трех сумок оказались увековечены на его гербе... Колодец появился не так давно, но горожане быстро придумали новую традицию – при случае старались кинуть в него монету или потереть ею о бронзовые монетки, якобы высыпавшиеся из охотничьей сумки. А летом, когда в колодце струилась вода, умывались ею. Чтобы вернуться сюда, чтобы быть счастливым и богатым, чтобы исполнялись желания – хотя бы одно да исполнилось…
Я никогда не верил в эту чепуху и наверняка прошел бы мимо колодца, если бы не блеск золота, вдруг ослепивший меня. Да, то, что блестело, запросто пронзая густые вечерние сумерки, и вправду походило на золото. Я подошел ближе к колодцу и замер от изумления, не смея отвести взгляда от бронзовой сумки. На меня падал снег, он падал и на колодец. Едва коснувшись охотничьей сумки, снежинки тут же превращались в золотые монеты. Их было много, очень много! Монеты густо облепили сумку, как ракушки дно древнего парусника.
Я протянул руку к таинственным золотым дукатам, что-то проскочило между моей рукой и сумкой – не то тень, не то молния, – и в следующий миг неведомая сила отбросила меня прочь…
Я снова топтался неподалеку от фонарного столба, с которого мне игриво подмигивало стеклянное сердце. Золото. Фу, надо ж было такому привидеться, я с облегчением покрутил головой. А ведь я еще ничего не пил. Наверно, потому всякая чертовщина и лезет в голову… И тут я увидел ее. Чудеса! Только что здесь никого не было и вот, пожалуйста… Я даже протер глаза, но она… Она продолжала стоять возле столба, подпирая его спиной.
- Юти! – счастливый, я кинулся к ней. Но это была не Юти. Девушка, чертовски похожая на мою Юти, но все-таки не она.
- А-а, обознался, - извинился я.
- Ничего, бывает, - равнодушно пожала плечами незнакомка. На ней был старомодный беретик, который, впрочем, шел ей, и длинное, не по росту, черное пальто.
Она не уходила, не уходил и я. Время шло, зажегся фонарь (а может быть, он горел давным-давно, но я не замечал), но Юти не приходила. Как не приходил и тот, кого ждала девушка.
- Ждете кого-то? – наконец не выдержал я.
- Разве не видно?
- Видно, конечно… Просто мы здесь как два дурака…
Она смерила меня насмешливым взглядом. Зрачки в ее глазах клокотали, как кипящая смола. Не вынеся ее взгляда, я отвел глаза.
- Хорошо, дурак здесь один я. А дураку все прощается... Вот что, пойдемте в кафе, - без обиняков предложил я. – Выпьем чего-нибудь горячего.
И тут произошло нечто, отчего я чуть не грохнулся в обморок. Незнакомка как-то слишком быстро согласилась на мое предложение. Она подошла ко мне вплотную, поднялась на носочки и, широко улыбнувшись, сказала: "Я согласна". Когда она улыбалась, в уголках ее рта зловеще сверкнули два клыка. Боже, что за день сегодня, пронеслось в моей голове. Но не успел я как следует испугаться, как она взяла меня за руку. Кончиком хвоста, вынырнувшего из-под полы ее черного пальто, она схватила меня за руку и потянула за собой что есть силы. А сил у нее было как у ста чертей! А-а-а!!..
Вообще-то она оказалась очень милой особой. Несмотря на хвост и рожки. Да-да, когда она сняла берет, я увидел у нее рожки. Но они совершенно не портили ее очаровательной головки. Мы познакомились. Ее звали Люциния. У нее были кучерявые каштановые волосы, которые пахли новогодними хлопушками, и разноцветные глаза, как у Дэвида Боуи. Мы пили травяной чай и о чем-то беззаботно болтали. Глядя на нее, я не мог удержаться от улыбки. У Люцинии был очень подвижный язык – эдакий непоседа, которому было явно тесно во рту. А про ее хвост я вообще молчу. Он жил своей жизнью и непрерывно куролесил – то окунался кончиком в мою чашку и помешивал в ней сахар, а то, коснувшись Люцининового языка, норовил прижаться к моим губам. Поцелуй хвоста был соленым и терпким и мигом перебивал собой вкус чая. Вскоре мне это наскучило.
- На кого ты там смотришь? – поймав мой взгляд, устремленный в окно, спросила Люциния. Она уперлась кончиком хвоста в мою щеку и с мягкой настойчивостью повернула мое лицо в свою сторону. – Ее ждешь, да?
- Никого я не жду.
- Ждешь, ждешь... – с некоторым укором она покачала головой и показала мне язык. – А хочешь... ты про нее забудешь? Про все на свете забудешь!
- Хочу! – приняв ее вызов, выпалил я.
- Тогда вот!
Она хлестнула по полу хвостом. Я невольно напрягся, ожидая от нее каких-нибудь невероятных превращений, новой чертовщины... Но вокруг ровным счетом ничего не изменилось.
- Ты не на меня смотри, а в окно, - рассмеялась Люциния и постучала кончиком хвоста по стеклу. Я послушно перевел взгляд с нее на окно и обмер от увиденного. Над фонарем, разметав в стороны хлипкую вьюгу, навис смерч. Он медленно спускался к мостовой. Вот смерч коснулся тротуарной плитки, погребенной под слоем снега, и завертел-закружился вокруг фонарного столба, скрыв от глаз замерзшее стеклянное сердце. Я пригляделся повнимательней: не то клочки дыма, не то знакомые тени, преследовавшие меня час назад, слились в смерче в бешеном хороводе.
- Подумаешь, - с нарочитым безразличием пожал я плечами. – Другого фокуса я от тебя и не ждал.
- Ах вот как! – перестав смеяться, зашипела Люциния. Ее разноцветные глаза сердито заискрились, как два электрода. Она ударила хвостом в другой раз, и в тот же миг тени, словно подчиняясь ее команде, разорвали круг хоровода и всем скопом метнулись к дверям кафе.
Двери распахнулись и вместе со студеным зимним воздухом впустили внутрь бесшабашную стаю призраков. Они принялись неистово носиться под потолком кафе, натыкаясь на лампы, головы посетителей и барную стойку; призраки заполнили собой все пространство и не думали успокаиваться. От их мельтешения у меня зарябило в глазах.
- Зачем ты позвала сюда этих монстров! – проворчал я, закрывая глаза рукой.
- Монстров?! – дико, не по-девичьи, расхохоталась Люциния. Она щелкнула хвостом в третий раз, а затем, обвив хвост вокруг моей руки, рывком отвела ее от моего лица. – Гляди! Вот теперь это настоящие монстры!
Я сидел потрясенный, в который раз отказываясь верить своим глазам. Сумрачные, мельтешащие тени исчезли, словно их выдуло наружу сквозняком. Зато появились монстры. Настоящие, мерзкие и ужасные!.. В самом деле, кем могли еще быть те жуткие чудовища, что по воле Люцинии появились в кафе. Косматые и лысые, с синими и зелеными головами, с железными клювами и хищными харями, извергающие огонь и дико клацающие клыками... Бр-р!
Монстры расселись за свободные столики и, как ни в чем не бывало, приветствовали мою знакомую:
- Люциния, привет!
- Что новенького, Люциния?
- С наступающим, Люциния!
Я украдкой огляделся. Те несколько редких посетителей, по иронии судьбы оказавшихся в этот момент в кафе, сидели ни живы ни мертвы от страха. Наверное, со стороны я выгляжу ничем не лучше, подумал я, а вслух сказал другое:
- Да-а, ничего себе чайку попили!
- А что такое? – состроив невинное выражение лица, спросила Люциния. Окинув взглядом своих ужасных соплеменников, она беззаботно расхохоталась. – Ты о них, что ли? Ха-ха-ха! Керуак, ну почему ты во всем видишь только плохое! Да, монстры, да, они ужасны... Но лишь для тебя и подобных тебе. Ты думаешь, что выглядишь лучше в глазах бабочки или муравья? Ты либо недостаточно умен, либо скуп на сердечные чувства. Ведь я тебе тоже не сразу приглянулась. Я видела, как ты привыкал к моим рожкам, а к хвосту, по-моему, так и не привык.
- С тобой интересно, - искренне признался я.
- Да? А как ты об этом узнал?
- Ну, мы с тобой разговорились.
- Хм, кто тебе мешает разговориться еще с кем-нибудь. Вон их сколько! Выбирай любого!
- Издеваешься?! – я чуть не поперхнулся холодным чаем. – Да на них страшно взглянуть, не то что к ним подойти!
- Ты опять за свое? – надулась Люциния. – Как же крепко укоренилось в тебе шаблонное мышление... Да и не только в тебе одном, - она кивнула в сторону притихших, словно окаменевших, посетителей человеческого рода. – Живете вы по накатанной, мыслите по накатанной. Хвастаетесь, что умеете отличать добро от зла... Да ни черта вы не умеете! – крикнула Люциния и в сердцах хлестнула хвостом. Уже в четвертый раз.
То, что произошло вслед за этим, заставило меня изумиться так, как я еще не изумлялся.
Чудовища... Нет, они никуда не делись, но их словно подменили. Лучше сказать, преобразили – приодели и облагородили, что ли. На каждом вдруг появились диковинные наряды, точь-в-точь как в какой-нибудь сказке: парики, шляпы с перьями, камзолы, кафтаны с блестящими пуговицами, корсеты и громадные, как парашюты, юбки. Стоило монстрам только приодеться, как они тут же перестали быть ужасными. Словом, наряженные монстры показались мне симпатичными.
Вот так бы и в обыденной жизни: щелкнул хвостом – и жизнь стала несравнимо краше, грешным делом подумал я. Мне стало стыдно от этих мыслей. Но происходящее в кафе оказалось столь неожиданным, столь невероятным, что вскоре захватило меня с головой и доставило мне столько веселья и радости, сколько я давно не испытывал. Да!
Столы в кафе вдруг стали меньше или их словно кто-то незаметно вынес долой, в углу как из-под земли выросли новые незнакомцы, бренча и звеня неизвестными мне инструментами, в свободный от столов круг вышли первые ряженые монстры, за ними робко потянулись посетители из числа людей, музыканты наконец ударили по струнам – и началась такая пляска! Мы с Люцинией тоже подхватились со своих мест и бросились в пляшущий круг.
Ноги, лапы, рыла, лица, клювы, волчьи или собачьи морды... Всеми одинаково овладели кураж и веселье. В безудержной пляске вскоре не различить было, где человек, а где монстр – музыка всех уравняла, всех сблизила. Я улыбался Люцинии, Люциния улыбалась мне, улыбались и танцевали все вокруг... Когда мы устали, музыканты заиграли медленный танец. Одними кончиками пальцев обняв Люцинию за плечи и талию, я счастливо топтался с ней в центре круга. Я хотел поцеловать ее, но не посмел. Меня влекло к ней и одновременно что-то останавливало. Не хвост и не рожки. Может быть, запах? От Люцинии пахло пистонами. Да-да, от нее пахло пистонами, которых в далеком детстве у меня была большая коробка. Я заряжал пистонами игрушечный пистолет и без конца палил: бах-бах-бах! От Люцинии трогательно пахло моим детством, и я не решался поцеловать ее, боясь развеять эти чудесные воспоминания. Мое детство, пахнущее горелыми пистонами, оказалось для меня дороже ее поцелуя – этой дьявольски хорошенькой чертовки!
Вдруг я почувствовал спиной холод, словно вошел кто-то с улицы и не прикрыл за собой дверь. Я немедленно оглянулся: так и есть. Дверь в кафе была распахнута, какая-то девушка, стоя ко мне спиной, мялась на пороге, помогая протиснуться внутрь своему спутнику. Что за чудак, поморщился я, разглядев на парне крылья. Он был весь в белом, и крылья тоже были белыми. Вырядился, как на карнавал, снова насмешливо фыркнул я и хотел было уже отвернуться, как в этот момент повернула в мою сторону голову девушка... Это была Юти. Мое сердце от неожиданности замерло и тут же подпрыгнуло от счастья. Она все-таки пришла!
- Ты знаешь, кто это? – не скрывая своего восторга, я крепко обнял за плечи Люцинию. Впервые я был готов ее расцеловать... Но она, сдержанно улыбнувшись, мягко отстранила меня от себя.
- Да, я знаю, кто это... Ангел. О котором я даже не мечтала.
- Ангел? – несколько сбитый с толку, я посмотрел на неуклюжего парня в белом, который наконец протиснулся в дверь. – Выходит, и крылья у него настоящие?
- Он весь настоящий.
От этих Люциниевых слов, от того, как ласково загорелись ее глаза и стыдливо спрятался под полы ее пальто хвост, у меня снова перехватило дыхание, по телу разлилось приятное тепло, и я, абсолютно счастливый, шагнул к моей Юти.
Потом мы танцевали, неустанно меняясь с ангелом партнершами... В конце концов, я остался с Юти, а ангел – с Люцинией. Возможно, он лучше меня разглядел в ней то хорошее, что в ней было. Ведь в каждом из нас – неважно, кто вы, человек или монстр – непременно есть что-то хорошее, которое, при желании, всегда можно разглядеть. В это глубоко верила Люциния.
Потом танцы кончились и начался карнавал. Не знаю, кому пришла в голову идея пройтись по Воскресенской карнавальным шествием, но нам с Юти эта идея ужасно понравилась. Вместе со всеми мы высыпали из кафе на улицу, на которую продолжал падать снег, и, взявшись за руки, зашагали в дальний конец Воскресенской. Я то и дело ловил взгляд Юти – ее глаза сияли от счастья. Мы оба были счастливы в тот момент. Не ангелы, не демоны и не монстры, мы, может быть, впервые испытали, каково это быть людьми. Счастливыми, черт подери, людьми!
Впереди, в двух шагах от нас, шел ангел с Люцинией. Он заботливо держал над ее головой крыло, чтобы ее не засыпало снегом, а она что-то мило ворковала ему на ухо.
Перед каменным колодцем шествие остановилось, из первых рядов донеслись изумленные возгласы. Мы с Юти, протиснувшись, приблизились к колодцу и тоже не смогли удержаться от возгласов изумления. Не только сумка, но и весь колодец доверху был заполнен золотыми монетами. Ничего себе, да здесь не только нашим детям, но и правнукам хватит, присвистнул я про себя, а Люциния ясно озвучила мою мысль:
- Налетай! Здесь всем хватит!
И тут ее мягко, но повелительно остановил белый ангел.
- Нет, милая, мы не станем это брать. Ведь это принадлежит не нам.
И хорошо, что ангел так сказал, словно знал, что произойдет в следующую минуту. А в следующую минуту, отбивая полночь, совсем рядом зазвенели церковные колокола. И все золото, лежавшее в колодце, тотчас сгинуло – вновь обернулось снегом, снег провалился на дно колодца да там и пропал. Зато откуда ни возьмись на внутренней стороне стенок колодца появились ступени, а само загадочное сооружение заметно раздалось в размерах. Я наклонился, чтоб лучше рассмотреть ступени: к моему удивлению, они оказались не каменными, а резиновыми. Внезапно бронзовая сумка сверкнула мне в лицо желтым огоньком, и ступени, вздрогнув, побежали вниз. Невероятно! Это был эскалатор! Не успел я опомниться, как снизу пахнуло разогретыми механизмами и машинным маслом. Снизу запахло метро...
Разбившись на пары, взявшись за руки-лапы, удивительные создания, подарившие мне, наверное, самый необыкновенный вечер в моей жизни, стали дружно спускаться по эскалатору и исчезать на дне волшебного колодца. Как до этого там исчез снег.
Последними уходили Люциния и ангел.
- А вы? – спросила она.
- Мы? – мы переглянулись с Юти и одновременно опустили глаза.
- Зачем ты спрашиваешь? – одернул Люцинию ангел. – Ведь ты прекрасно знаешь, что у них тут дел невпроворот.
Затем ангел расцеловал нас с Юти на прощание.
- Через девять месяцев я к вам вернусь, - пообещал он. И тут же поправился: – Ну, не к вам лично... Короче, вы догадываетесь, о ком я.
- А я вернусь к вам гораздо раньше, - лукаво прищурившись, засмеялась Люциния.
Схватив ангела за руку, она потащила его к колодцу, а может, он ее... Вот они спустились по ступеням эскалатора и пропали на дне колодца. Я хотел помахать им вслед, но в это мгновенье снизу повалил такой густой пар, что мигом скрыл из виду и дно, и эскалатор, и сумку... Пар вскружил нам головы, а когда мы очнулись, то уже стояли на другом конце улицы. Возле фонаря с разноцветным сердцем.
Мы стояли возле фонаря и, запрокинув головы, повторяли в один голос:
- Я чекаю, бо кохаю, я чекаю, бо кохаю...
При этом я думал о словах ангела, а Юти, наверное, – об обещании, которое дала нам Люциния.
Спустя какое-то время Юти призналась мне, положив голову на плечо, что у нас будет ребенок.

январь 2015 года