Отрывок из романа "Ан-24, или до 18.00 читать строго запрещается" (публикация в харьковском журнале "ЛАВА" №24, февраль, 2015 г.)

…и тут Ан увидел себя на дне какого-то дворика, окружённого высокими бетонными домами. Ночные тени у его ног вили гнёзда. Над головой гамаком провисло небо. Казалось, протяни руку и можешь без особого труда сорвать несколько звёздных колючек. По всему периметру двора на бельевых верёвках от порыва ветра раскачивалось толи выстиранное бельё, толи мелкий ласковый дождик, пронзающий душу до самой глубины своей жёсткой неотвратимостью.
Спокойно было здесь, вдалеке от суеты рабочего дня, вдалеке от мыслей о работе, вдалеке от работы, которую ещё надо было найти.
Загадочный дворик освещал единственный фонарь на детской площадке. Подойдя поближе, Ан увидел в песочнице алюминиевый волчок. Отряхнув от песка, «раскочегарил» игрушку. Та вырвалась из рук и стала вращаться с бешеной скоростью. Хотел её поймать, чтобы вернуть на место, споткнулся, полетел вниз, но не упал. Необъяснимая сила приподняла его над землёй. Последнее, что он увидел – пустоту, падающую ему на лицо.

Глава 8

Раз, два, три, четыре, пять –
Вышел зайчик погулять.
Вдруг, охотник выбегает –
Вместе с зайчиком гуляет.
Начинаю обратный отсчёт:
Пять…
Четыре…
Три…
Два…
Раз…

Глава 9

Ан не сразу узнал её – одну из трёх девчонок, которых Николай затянул в бар. В тот вечер она сидела молча с краю стола. Иногда улыбалась, но даже тогда её глаза оставались грустными.
– Хорошо, что у нас есть троллейбусная остановка с крышей и стенами, а то жили бы на улице, – произнесла с нотками грусти в голосе новая знакомая.
– Ты вообще кто? – поморщился заядлый прогульщик.
– Любительница абсента, но пьющая сейчас портвейн, так как порядочные девушки после водки с пивом абсент не употребляют!
Сознание полностью вернулось к Ану, и он понял, что лежит на лавочке:
– Слушай! – обратился поэт к своей странной попутчице по ночи. – Можно тебе задать лежачий вопрос? А этот Николай, ну, тот крутой, чего таскается по городским клоакам, и вас за собой тягает, чего он там забыл, ведь сразу видать, что «бабки» у него куры не клюют – наклевались уже от пуза?!
– Говорит, чтобы родину свою не забывать. Поближе к простым людям хочет быть! Выборы скоро! Слова подходящие ищет, чтобы из самого сердца лились. Душой народной интересуется, сволочь! Народник-проходимец по какому-то там одноманданутому избирательному округу!
– Да, брось! Мужик он видный, и на ощупь, видать, приятный. Как оказалось, давно его знаю… с ванной комнаты ещё.
– Подожди, вот привлечёт тебя лозунги писать, узнаешь, что значит быть придворным поэтом. Не только нам приятным будет. Это сейчас он свои зубки подальше спрятал.
– А, что здоровяк «мужичинами» питается?
– Не знаю, я просто сказала, что всё не так просто!
И вдруг Ан опять услышал Внутренний голос, признавшийся как на духу, что на счёт лозунгов он никогда не думал, не мечтал, как о блюдечке с голубой каёмочкой. А вот поэтом всегда быть хотел – писать стихи, печататься, выпускать книги и получать гонорары.
– Кретин! – громко произнёс Голос где-то в районе желудка, причём произнёс так громко, что поэт даже оглянулся. – Тебе надо было идти учиться на акушера. Были бы и деньги, и к бабам не тянуло бы. А эта девка, новая, странная какая-то, ох, странная. Ночь. Улица. Фонарь. Аптеки не хватает, но бессмысленный и тусклый свет в твоих мозгах уже есть.
– Прости! – обратился Ан к девушке. – Но, как тебя зовут. Я или не помню, или ты не говорила.
– А зачем тебе моё имя, что ты хочешь сделать?
– Когда ты уйдёшь, буду с ним разговаривать.
– Да ты и впрямь поэт, – развеселилась девица. – Но моей душе нужна не поэзия, а морг, куда приходят незримые тени прошлого за своими умершими воспоминаниями.
– Зря ты не веришь, ну, в живые чувства что ли! В стихи! – обиженно понизил голос Ан. – Да и дело это не простое. Надо слово к слову подогнать, так написать, чтобы всем нравилось, чтоб весело было.
– А я всегда думала – чтоб высоко!
– Высоко? Да я высоты боюсь! Ноги подкашиваются, ступни потеть начинают. Хочется сразу страусом стать и засунуть голову в песок. Надо жить землёй!
– Земным! – поправила она.
– Ну, да, земным… Я тут недавно одной написал возвышенную поэму в две строчки, думал, поймёт:
Ты жизнь мою настолько очернила,
Что черноте завидуют чернила…
Так она вместо того, чтобы высоту моих чувств оценить, прыгнула с этой высоты в постель к моему дружку. Когда понял, что разбитое счастье лейкопластырем не склеить, решил понять, как у нас внутри всё устроено. Полез в душу и разломал ещё больше. Как куклу – ноги отдельно, руки отдельно, голова – в песке по пояс. А ещё через неделю понял: было и нет… Потом долго хохотал: «Разбито корыто, баба сердита!» Кстати, помнишь эту сказку? Я имя деда вычислил. Баба его ругала: дурачина ты, простофиля ты… Так его Филей зовут, просто Филей! Так-то! Один я эту тайну и знаю. Так кто же ты, бегущая по волнам моей памяти? Слушала пластинку такую?
– Хочешь, зови Асей!
– Смешно: бегущая по волнам тургеневская девушка!
– Да, Светка я. Светка! Я свет люблю. Обожаю по ночам где-нибудь на окраине города раздеваться наголо и принимать прямо на остановке лунные ванны. Пока ты спал, я так и сделала.
– Тебе бы ещё крем Маргариты достать! Летала бы по городу на метле и била стёкла.
Внезапно в животе Ана что-то заурчало, а потом переросло в глухой подвижный звук, похожий на вой.
– Так воет собака Баскервилей, – улыбнулся он, вспомнив полюбившийся детективный сериал. – Сегодня что-то громче обычного!
Светлана достала из сумочки пластмассовый стаканчик, налили портвейну, и протянула собеседнику:
– На, глотни, закуси вчерашнее!

…и мягко поцеловала в губы.

Иллюстрация Алисы Москвичёвой