(Литературный анекдот)
- В эфире радио «Эхо Москвы»,  и с вами я, Лариса Латынина, - раздался мелодичный голос популярной ведущей   в квартирах, машинах, офисах, и слушатели прильнули к радиоприемникам. – Обсуждаем новости  трагической гибели  поэта  Михаила Лермонтова, и   нам в студию поступили первые звонки от слушателей. Здравствуйте, представьтесь, пожалуйста.
- Здравствуй, дорогой Лариса, - услышали слушатели низкий мужской голос с ярко выраженным кавказским акцентом. – Меня зовут Али. 
- Очень приятно, Али,  мы вас слушаем.
- Я что хотел сказать про этот ваш поэт, Лермонтов.
- Поторопитесь, пожалуйста, у нас много звонков.
- Не спеши, дорогой.  Я скажу, потом пусть другой говорит, - сурово прервал диктора Али. – У нас, горцев, есть закон: обидчику никогда не прощать даже самый маленький обида, знаешь?
- И какое это имеет отношение к гибели поэта?
- А прямое.
- Вы хотите сказать, что это ваших рук дело?
- Откуда ты знаешь, дорогой, что я хочу сказать? Если я хочу сказать, я скажу.  А ты, дорогой, не можешь за меня сказать то, что я хочу тебе сказать. Ты понял?
- Я вас очень прошу, Али, одним предложением. Иначе я вас вынуждена буду прервать.
- Я скажу столько, сколько надо, Лариса - один, два, три  предложений.  А теперь слушай. Это не мы сделал.  Али не убивал поэт. Но очень  это хотел.
- Да что же это такое? Вы скажете, наконец,  новости, или мы из-за вас…
- Слушай, дорогой, только  не перебивай. Я хочу знать, это твой поэт писал: «По камням струится Терек, Плещет мутный вал, Злой чечен ползет на берег, Точит свой кинжал»?
- Постойте, кажется, это «Казачья колыбельная»!
- Так вот. Злой чечен очень давно, очень много лет точит зуб на твой поэт. И чечен давно хотел поэт сказать: "Баю-бай". Но его кто-то опередил. Кто-то еще больше сильно злой!
- Спасибо, Али, у меня, черт возьми,  нет сил  больше вас слушать. И  мы прерываемся на рекламу.
(Спустя минуту)
- И снова мы в студии «Эхо Москвы», и с вами в прямом эфире я, Лариса Латынина. И у нас есть звонок в студию. Здравствуйте! Представьтесь,  пожалуйста!
- Бог в помощь, Лариса, меня зовут Эрастов.
- Ах вот как! Кажется, вы тот самый священник, который наотрез отказался  хоронить поэта?
- Совершенно верно, Господь меня прости и помилуй!
- Но позвольте поинтересоваться, а на каком основании - отказались?
-  Так грешен  Лермонтов был,  Лариса. Воспевать, простите, «Демона», играть рифмами с «Тремя ведьмами» - сие есть безбожное, дьявольское деяние.  И называть священников пренебрежительно «попами»,  такое  не остается безнаказанным и  всегда приводит к печальному концу. Как сказал сам же  дерзновенный поэт: Если дух твой изнемог, Но не молишь в покаянье, Не простит великий Бог».
- Простите,  ваше…
-  Высокопреподобие.
- Эрастов! А простит ли вас Бог за то, что вы судите поэта, тогда как известно: не судите и несудимы будете!
- Не берите грех на душу, Лариса! Не спорьте со священником!
- Да вот новости  какие о поэте вы можете, наконец,  нам сообщить?
- А с божьей помощью такие: когда этот испорченный, избалованный гордец  скончался, вы думаете, все тогда плакали?
- Простите, Эрастов, на параллельной линии у нас еще один слушатель! Только коротко, пожалуйста!
- Да, Лариса, здравствуйте, это офицер  Раевский, - раздался в эфире звонкий молодой голос и звуки стрельбы, разносящиеся эхом, похоже,  где-то в горах. -   Не слушайте этого бездарного завистника Эрастова!
(в эфире слышался свист пуль, конский топот, крики,  отчаянная ругань, предсмертный хрип)
- Вас плохо слышно, - позвала Раевского диктор, - вы где,  у вас есть новости о поэте?
- Да, да. Простите, я в бою. Зачищаем один взбунтовавшийся аул. Так вот! Не слушайте никого!  Кругом завистники и предатели! Когда Лермонтова убили, все плакали, как малые дети.  Любили его мы все!
- Спасибо, Раевский. И последнее слово вам, Эрастов.
-  А вот выскочка и демагог Раевский все врет. Когда Лермонтов умер, все радовались! Все!
- Я не могу больше это слушать, бог знает, что сегодня творится со слушателями, прерываемся на рекламу…