Литературный анекдот в стиле Д. Хармса
Надумал как-то Антон Чехов проехаться по России, мир посмотреть,   встретиться с читателями, каторжанами, да свои книжки презентовать. До самого Сахалина решил доехать. 
Объявил друзьям и родственникам о своем решении.  Поплакали они перед дорогой – путь недальний, опасный.
Собрал в сундук Чехов свои книжки. Да прихватил тетрадку  – впечатления записывать. Извозчика нанял. Сел в бричку и поехал.  День едут, другой.   А впечатлений все нет.  А дороги, чем дальше, тем хуже. Избенки – ветхие. Острогов –  все больше.  Лес все выше и темней. Подъезжают они к Тобольску.   Снег, тайга, река замерзшая, холод. На таежных станциях бабы и мужики  стоят в тулупах, шапках  -  котлетами торгуют.  С виду - аппетитные, великих размеров и почти задаром.
Чехов  за два месяца, ох, как проголодался, отощал совсем.  Хотел было  откушать в дороге свежую котлетку, да извозчик его отговорил.
- Кто знает, барин,  из чего они, - качает с сомнением головой. – Может, из собачины. Может из кошатины. А того и гляди - из человечины.
Чехов поглядел на  суровых  мужиков и мордастых баб. А вокруг – тайга и глушь. И  передумал котлетку кушать. Решил водку купить и чипсы.
Да извозчик опять отговорил:
- И водку местную не советую. Паленая она. До Сахалина не доедете, барин.  По дороге помрете.
Чехов оглянулся. Все снегом занесло,  вечная кругом мерзлота.  И передумал водку брать.
Обошелся Чехов чипсами. Выкурил  сигарету с ментолом.  Записал в тетрадку впечатления о тобольских мужиках и бабах и котлетках из человечины. И поехали они дальше.
Чем дальше едут, тем народ мельче и гаже. Матерится. Пьет.  Дерется. А избы почернели и к земле наклонились.
Заезжают они в какую-то безвестную черную деревеньку. Поменять коней. А там всех коней давно съели. И все уже лыка не вяжут. Даже малые дети.
- Что тут у них происходит? – говорит писатель и достает тетрадку впечатлений. – Пойди-ка, человек, спроси: по какому поводу веселье такое?
Ушел извозчик и пропал. Нет его и нет. Пошел искать извозчика писатель. И видит – в одном дворе стоит гроб с покойником. Уже и замело его снегом, только нос торчит. А никто не хоронит. Потому что пьяные.  Поминают ужо который день душу усопшего.
- И сколько дней тому  покойник преставился? – спрашивает Чехов  мальчонку, с виду трезвого. Но тот и слова не смог вымолвить.  В усмерть пьяный. Дал ему Чехов баранку и отпустил.
Нашел Чехов извозчика в одной из покосившихся изб, уже пьяного.  Махнул рукой и пошел дальше пешком.  Шел, шел. Да и замерз по дороге. Упал в сугроб и уснул. И помер бы,  сгинул бы почем зря, да к счастью, проснулся от потрясшего сугроб страшного грохота.
Выбирается Антон Павлович из сугроба и видит впечатляющую картину. Стоят по Сибири высокие бетонные столбы. А над ними мчатся скоростные поезда.
- Это еще что такое? – удивляется Чехов.
А тут, откуда ни возьмись, мужичок появляется, желтолицый такой, с узкими щелками-глазками. И, сидя за краном  огромной машины, быстро разгружает с прицепа бетонные столбы,  быстро бурит скважину, вкапывает столбы  в мерзлую землю,  стягивает их  сверху покрытием,  по которым через мгновение уже мчатся новые поезда.
От этого необъяснимого явления  писателя, прям, оторопь взяла.
- Ничего не понимаю. Где я? Что это?
Мужичок желтолицый  как услышал его вопрос, так раскланялся прохожему и охотно отвечает:
-   Это - мой Сибир!  Автономный китайский республик!
- Какая китайская республика? В России?!  - удивился Чехов.
- Отстал ты, однако,  от жизни, сяньшен! – засмеялся китаец. – Уже десять лет, как  будет здесь мой китайский республик.
- А что это там вверху – летает как  молния? - растерянно спросил Чехов.
- Да не бойся ты, господин хороший. Это хайвэй. Дорога такой быстрый. Хочешь быстро домой, жена обнимать? Садись и езжай! За пять минут дом, жена будет! Хороший дорога – хайвэй.
Чехов достал тетрадку. Решил, что нужно все записать. А уже позже, наверное,  в голове все уляжется и станет ясно – откуда в России, в Сибири, в вечной мерзлоте взялись  китайцы. И какие-то  хайвэи.
Тем временем китаец нажал кнопочку на столбе, открылось отверстие - лифт. Рабочий посадил писателя в лифт и был таков.  А далее молнией сработала китайская автоматика. И лифт с пассажиром на борту «подсел» в скоростной экспресс. И помчался Чехов с ветерком  на Сахалин.
Приезжает он на Сахалин, а на вокзале объявляют:
- Прибывших в Япона мать  пассажиров просим пройти дезинфекцию на станции самообслуживания.
Приходит Чехов со семи пассажирами на станцию  и получает набор новенькой  стерильной одежды и номер в пятизвездочном отеле.  В номер тут же является очаровательная японка и приветливо кланяется.
- Вы кто, сударыня? – спрашивает Чехов.
- Я менеджер по обслуживанию гостей острова Япона мать.
- Так я не в Сахалине? –  разочаровано вздыхает Чехов.
-  Прошу прощения, Чехов-сан,  но вы отстали от жизни, - отвечает японка. –  Был Сахалин.  Но теперь это остров Япона мать.
-  Удивительно! Как же так? А где же знаменитые сахалинские лагеря? Где каторжники?
- Они с нетерпением  ждут вас, Чехов-сан, - поклонилась японка.  И жестами пригласила писателя следовать за собой.
Чехова повели на экскурсию  в лагерь. С виду это был огромный стеклянный небоскреб.  Внутри располагались просторные камеры. С тренажерами, телевизорами и компьютерами. И бассейном, на поверхности которого плавали цветы сакуры.
Всюду, на всех этажах писателя встречали аплодисментами. Он раздавал книжки и автографы. И, конечно, задавал арестантам вопросы:
- Позвольте, сударь, спросить. Чем вас тут кормят? Хорошо ли?
- Плохо, очень плохо, - пожаловался один каторжанин. – На утро – осьминог, на обед - черепаший суп, на полдник саке. На ужин – суши.
- Действительно, дрянь какая-то, - посочувствовал Чехов. – Что же вы не жалуетесь?
- А кому? – посетовал каторжанин. – Здесь все автоматизировано. И всюду снуют одни роботы!
- Правда? – подивился Чехов. –  А менеджер моей гостиницы?
- Тоже, - вздохнул грустно каторжанин.
Пребывая в глубоком изумлении, Чехов покинул каторгу. Записал в тетрадку свои впечатления и собрался домой. Тут к нему подходит его менеджер и говорит.
- Вы покидаете нас?
А Чехов слушает ее голос  и убеждается, что  перед ним, действительно, –  робот.  Уж больно механические звучат  в ее голосе нотки.  
– Япона мать, - продолжала робот,  -  хочет отблагодарить великого писателя за дружественный визит.  И преподносит в дар писателю последнюю новинку наших  инженеров.  Любезно собранную, кстати, руками российских каторжан.
Чехов  подумал, что ему хотят подарить робота и отрицательно покачал головой.
- Спасибо. Это лишнее.
Но японка настаивала. Пришлось согласиться.  Японка провела писателя до выхода гостиницы, где Чехов увидел припаркованный  суперкар.  Писатель  забеспокоился.  Что он будет делать с этой диковинкой?  Как ее доставить домой?  Морем?  На корабле? Через индийский океан? А таможенный сбор?  И снова решительно отказался от подарка.
Однако, как писатель ни упирался, японка все-таки усадила Чехова в машину, утверждая, что новинка не нуждается в водителе. У нее супернавигатор,  твердила механически менеджер, который сам выбирает дорогу или взлетную полосу. В конечном итоге  писатель сдался.
Влез в машину и перекрестился. Суперкар сам завелся и взлетел в небо.  Он мчался то хайвэями, то небесными воздушными линиями.  И уже через сорок пять минут приземлился в Ялте.
Чехов долго еще не мог  отдышаться от испуга.   Все было для него вновь. Все непредсказуемо.  И чего ждать в будущем писатель  уже опасался и загадывать.
Антон Павлович решил немного передохнуть в своем домике, переодеться и прогуляться к морю. Выпить где-нибудь  ароматный кофе по-татарски. И переварить увиденное.  Записать. Подытожить. И издать свой труд «Остров Сахалин».
Однако его  мирную прогулку по ялтинской набережной внезапно прервали.  Люди чеченской наружности,  в какой-то странной камуфляжной форме, бряцая автоматами, внезапно перегородили ему дорогу.
-  Предъявите документики, гражданин! – резко обратились они, с акцентом,  к писателю.
- Прошу прощения, господа,  с кем я имею несчастье разговаривать?
- Самооборона Крыма, - без церемоний представились «зеленые человечки».
- Что вам угодно? – возмутился Чехов.
- А то и угодно. Что мы все про вас знаем. Вы собираетесь опубликовать правду о Сахалине. Мол, как там прекрасно живется каторжникам. Какой порядок навели в тамошних краях китайцы да японцы.  И сделать сравнительный анализ – как живут граждане в российской глубинке. Вы собираетесь очернить наш государственный строй!
- Да как вы смеете, безобразие! – воскликнул возмущенный Чехов.
- Да так и смеем. Мы – самооборона. И Крым наш!
- Ничего не понимаю! Отчего же это Крым ваш? А Кавказ тогда чей?
Зеленые человечки  переглянулись и усмехнулись:
- Отстал ты от действительности, господин писатель. Кавказ – грузинский.
- Бог мой, а от меня что вы хотите?  - воздел к небу руки писатель.
- Мы хотим, чтобы вы покинули, и немедленно, Крым. И вручаем вам предписание на запрет посещать полуостров ближайшие сто лет.
- С какой это стати! Здесь у меня дом!
- Пусть это вас не беспокоит.  И дом, и машину мы национализируем.
- Я могу поинтересоваться, - кипел писатель, - на каком основании?
- Вы бандеровский шпион.
-  Шпион?!
- Вы же не будете отрицать, что неоднократно посещали усадьбу помещика Линтварева на Слабожанщине?
- Не отрицаю. Бывал. И не раз.
- И писали письма, в которых восхищались хохлятской природой,  песнями.
-  И писал, и восхищался. И что?
- Вот разве после этого всего вы не предатель и бандеро-фашист?
И Чехова под конвоем сопроводили в поезд и выставили  вон с Крыма.
Подался, не солоно хлебавши,  писатель в Сумы, в усадьбу на Луке. Где всегда и мечтал жить.
Весной писатель бродил по Луке, катался на лодке по Пслу,  вдыхал цветение вишневых садов.  Писал пьесы. Отдыхал в парке на  скамье,  размышлял,  в ожидании новых впечатлений.  Где однажды, вдруг, и застыл навеки в бронзе.
Рядом с  памятником  местные хохло-бандеровцы установили монолитный камень, на котором начертано:
«Аббация и Адриатичное море прекрасны, но Лука и Псел – лучше. А.П. Чехов»