Історія 3 Часть 1 Воровки Каждый из вас, уважаемые читатели, хотя бы однажды да бывал в больнице. Если вы более менее молоды, то скорей всего появились на свет (кроме исключительных случаев, как-то: разрешение от бремени в самолёте, поезде, бомбоубежище) в родовой палате в присутствии акушерок и врачей. Прабабка нашей героини в год эдак тысяча девятисотый родила свою первую дочь по дороге из села на городской рынок - в лесопосадке, в кустах. А позже нарожала один за другим еще семнадцатерых. Меньше в те времена никак не получалось. Ну, а сама героиня, о которой пойдёт речь, рожала лишь дважды - первый раз в захолустном советском роддоме, второй - в загнивающем капиталистическом. Как человек маленький, а значит - не королевских кровей, без связей, именитых родителей и авторитетного "шишки" мужа, рожала она, как и простонародное большинство, в общей палате. Казалось бы, что может быть священнее акта рождения на свет новой малютки? Почему бы всякому новорожденному не родиться с солнечным нимбом над родничком? А людям, принимающим священное дитя, по статусу и вовсе полагается быть воплощением богоизбранности и иметь над белыми медицинскими колпаками нимбы святых отцов. Врачам-акушерам конечно, народы должны воздвигать памятники. Давать нобелевские и прочие почетные премии. А имена новорожденных следует высекать золотыми буквами на Стене Рождества! Ведь каждый малыш уникален! Не так ли? Но почему-то этот чудесный природный акт к священным не относится. Место, где рождается новый человек, называется прозаично и плоско: роддом. А вот место, где бракосочетаются, называется и то торжественней - Дворец. А как родить, то вот пожалуйста - дом и все тут. Хорошо, что не хлев. Никакой священного трепета в отношении творения новой жизни, увы, не наблюдаем. Конечно, дорогие читатели, вы не помните этот потрясающий момент, когда, наконец, выбираетесь из своей мамы на свет божий и видите... Что, собственно, вы видите, уважаемый новорождённый? Людей в белых колпаках и масках. Белые стены палаты. И все. Ничего радостного и волшебного. Роддом, короче. А порой и того интересней - роддом, похожий на дурдом. Именно таким было первое ощущение у Сони Птичкиной, когда скорая помощь привезла её в захолустное помещение одного провинциального роддома. Почему захолустное? Потому что хотя и привезли её на карете скорой помощи, но не во дворец, а в невзрачное кирпичное здание с скучными квадратными окнами, облицованными старыми растрескавшимися рамами. Провинциальный советский роддом - это, как правило, печальное, убогое архитектурные строение, с виду чуть повеселей морга. И встречали даму на сносях не пажи в ливреях, не придворный оркестр, а дородная суровая санитарка с бритвенным станком для эпиляции промежности и кружкой Эсмарха для очищения прямой кишки. После таких неэстетичных процедур, согласитесь, самое время отправляться не в смотровую, а в мертвецкую. Смущенную и крайне униженную Соню, с тревогой прислушивающуюся к наваливающимся с беспощадной резью схваткам, определили в палату с десятью роженицами, ожидающими пополнения. Как только она вошла, так со всех сторон послышалось душераздирающие крики, охи и жалобные стоны. Едва Соня, ошеломленно оглядываясь на святых мучениц, присела на свободную койку, как её позвали: - Птичкина, в смотровую! Ни тебе: ваше сиятельство, милости просим пройти... Ни изысканного поклона: А не будете ли вы так добры, высокочтимая леди, доставить свой оплодотворенный живот в кабинет врача? Нет, ничего подобного Соня не услышала. И где она живёт? В какие варварские времена? Такая грубая проза жизни не только оскорбительна, но и крайне омерзительна, согласитесь, в том случае, когда вы намереваетесь подарить миру великолепное, неповторимое дитя! Птичкина в детстве была до крайности избалована своими родителями. Они решили: хватит их многострадальному крестьянскому роду горбатиться. Пусть, наконец, на их дочке жестокосердная природа отдохнет. Девочку загрузили книгами, намереваясь сделать из неё ученого человека. И она с удовольствием и усердием погрузилась в чтение толстых томов. Летом, когда все дети выезжали в пионерский лагеря, Соня отправлялись в читальный зал областной библиотеки и штудировала всю мировую литературу, каталоги живописи и архитектуры. И стала Соня умницей и отличницей. Доросла до старшего преподавателя истории литературы. Но выше, как ни старалась, не росла. Давали о себе знать крестьянской корни. То память подводила. То кругозор хромал. Как говорит генетика: хочешь вырастить гения, культивируй его в ста тысячах поколений. А Соня была первой в своем роду с высшим образованием. И вообще - с образованием. Так что теперь вся надежда на будущих детей-внуков. Но Соня вовсе не думала родить будущего гения. Помнила, как были разочарованы её родители, когда дочь, их надежда, их гордость, провалила экзамен в аспирантуру. Если не дано, так что ж теперь - рвать на голове волосы? Обвинять ребенка в неоправданных належдах? Ей же хотелось просто родить, просто познать - что значит это таинство: материнство. А все остальное - приложится. Главное - родить здорового малыша. И на этом пока все! А вырастит ли ребёнок великим человеком - неважно. В смотровой Соню встретил нетерпеливый и нервный врач. Он явно утомился от лицезрения множества чужих вагин. Красивый, холеный, врач думал об обеде с коллегами в предверии выходных и отпускных. Как приятно, что сегодня последний рабочий день и эта роженица - его последняя пациентка. Собственно, она даже не пациентка. Проходной экземпляр. И её можно даже не осматривать. Пора обедать. Коллеги уже накрыли в кабинете у заведующего стол. Следует хорошенько выпить, закусить, расслабиться. А завтра - с семьёй на море. Чудесно! То ли врач замечтался о предстоящем обеде с коллегами, то ли об отпуске на море, но действия его шли вразрез с правилами осмотра роженицы. Он сказал Софье лечь на гинекологическое кресло и вставил в промежность зеркало. Софья рожала впервые. Но что-то ей подсказывало - ставить зеркало роженицам категорически запрещено. Но врач был занят собой. Он что-то напевал. И когда его позвали к телефону, бодро крикнул: - Минуточку, больная! Ждите! - а сам упорхнул из кабинета. Его счастливый голос звенел где-то в коридоре, ему отвечал женский смех, ещё какие-то голоса уводили гинеколога прочь от смотровой, и наконец наступила тишина. Гинеколог ушел навсегда. Софья лежала с зеркалом в промежности минуту, три, пять. На десятой её начало трусить от холода. Осторожно вынув зеркало, Софья покинула кресло и двинулась в свою палату, сгибаясь от участившихся болезненных схваток. Рассказывать о бесследно пропавшем враче было некому. В коридорах, кабинетах - нигде ни души. Очевидно, персонал ушел на обед. В палате её встретили те же самые крики, охи, стоны. Соня, обессиленная, прилегла на кровать. И впала в забытье. Когда Соня пришла в себя, рядом стонали. Но как-то слабо, будто из последних сил. В венах рожениц торчали шприцы и провода, соединенные с капельницами. - Это ещё зачем? - спросила она у бледной, изможденной схватками дамы с соседней койки. - Это... Стимуляция... Чтобы быстрей родить... Уже вторые сутки стимулируют... Все сроки вышли... Тут дверь в палату открылась и на каталке ввезли рыдающую пациентку. Женщина, заламывая руки, кричала. - Да что случилось? - спросили роженицы. - Мёртвого родила, - ответила санитарка, укладывая пациентку в постель. И Соня от ужаса вновь впала в забытые. Очнулась от нового приступа схваток. Её трусило. Впав от боли в забытье, что-то бессознательно кричала. Санитарка заглядывала в палату и любопытствовала: "Кто тут кричал - "мамо, рятуйте!"? Когда Соня вновь приходила в себя, становилось холодно. Безуспешно куталась в простыню - одеяла в летнюю пору не полагались. При новом приступе схваток бросало в жар. Соня жалобно просила открыть окно. Но её никто не слышал. Тогда она вставала с кровати, взбиралась на подоконник, открывала форточку, возвращалась на кровать и вновь куда-то проваливалась. Потом просыпалась от холода, вставала, взбиралась на подоконник, чтобы закрыть форточку... Вдруг, рядом стало тихо. Очнувшись, Соня посмотрела на соседку. В руке не было шприца, капельница исчезла. - Что случилось? - спросила. - Отключили. У врачей пересменка. Придёт другая смена - подключат. - А разве так можно, - удивилась Соня, - то стимулировать, то отключать?! - В этом дурдоме все возможно, - как-то безнадёжно улыбнулась соседка. Вновь режущая боль, мысль: "Бог не даст боли больше, чем я могу выдержать", и вновь забытье. Очнулась от крика санитарки, тряпкой-шваброй прибирающей в палате. - Да у тебя, милочка, воды отошли, как я погляжу. Видишь - простыня мокрая. А ну, бегом в родовую! А то на кровати родишь! И Соня - "бегом" в родовую. Только бежать не вышло. Держась за стеночку, кое-как доползла. - Это что такое? - обернулись на нее акушерки, занятые рожавшей молодухой. - Тужся, - кричали пыхтящей роженице. - Санитарка сказала, что у меня воды отошли! - с трудом проговорила Соня. - Санитарка? - врачи дружно рассмеялись. - Надо её повысить в звании! Ишь, консультант выискался! Врачи выдвинули родовое кресло и сказали ложиться. - Дыши! И тужся! - крикнули. Но Соня не понимала, что это значит. - Как это - тужится? - Как будто в туалете по-большому, - был ответ. - О, Господи, - вздохнула и поднапряглась. - Молодец, - послышалось, - уже головка показалась. - Какая головка, чья, где?! - пыталась спросить. Но не было сил. И тужиться не было сил. - Застрянет сейчас, - мелькнуло, - отвезут в палату и начнут стимулировать. Эта мысль ужаснула, и Соня отчаянно дышала и тужилась. - Да!! - послышался крик. Из неё что-то выползло. И врач показал кроху. - Девочка! - крикнула акушерка и хлопнула ребёнка по попке. - Зачем? Она же маленькая! - подумала Соня и заплакала. Акушерка продолжала бить по попке, пока новорожденная не вздохнула. Послышался нежный жалобный писк. - О, моя прелесть, - плакала Соня, - какая ты красивая. Пищащую малышку унесли, и Соне захотелось спать. Какое счастье. Отмучилась. А ей говорили, что у неё патология. При отрицательное резусе могут возникнуть осложнения. - Какие осложнения? - подумала Соня. - Зря пугали. Однако врачи не спешили отвозить счастливую мамашу в палату. Зачем-то собрались на совет. Вызвали нового специалиста. Объявили. - Будем вас, мамаша, зашивать. У вас множественные разрывы промежности. Соне сделали наркоз, но она все чувствовала. Наложили семнадцать швов. Операция длилась, казалось, бесконечно. - Почему, почему так больно? Зачем? - Красота, - сказал врач, наложив последний шов. Когда операция, наконец, закончилась, Соня поняла, что это были не просто роды, а испытание огнём, водой и каленым железом. В новой палате, кроме неё, были две молодухи. Мамашам принесли на кормление красных, сморщенных детёнышей, и Соня с удивлением отметила, что её коллегам сильно не повезло. - Бедняжки, - вздыхала Соня сокрушенно, - они ослеплены материнской любовью и не замечают, что детки не удались. А вот моя... Просто принцесса! Мамаши с умилением демонстрировали своих малышей мужьям из окон пятого этажа. Папаши, стоящие далеко внизу, гордо кричали жёнам, что ребёнок - точная его копия. Но разговор на расстоянии не клеился. Встречаться на более близком расстоянии счастливым родителям в советском роддоме было запрещено, так как считалось делом антисанитарным и крайне опасным. И папаши, помахав жёнам рукой, вскоре удалялись. Софья с все более возрастающим нетерпением ждала своего первенца, свою красавицу. Но ребёнка на кормление ей не принесли. Санитарка не могла толком ничего объяснить, где же ребёнок. - Вам же лучше, меньше мороки, отдыхайте, - отрезала она. - Ещё успеете насмотреться! И на следующее кормление малышку все повторилось. - Да в чем дело? - спрашивала взволнованная Соня медсестёр, но те лишь отмахивались. - Ждите! Привезут! Тревога за малышку росла. Что-то случилось. Всем приносят, а ей нет, почему? Роды, боль и муки, казалось, позади, но кровь продолжала хлестать из матки Ниагарским водопадом. Срочно нужна вата. Много ваты. Да, да, никаких прокладок в дни развитого социализма, предшествующего неуклонно надвигаюшейся эпохе мирового коммунизма, не существовало. Гигиеничным средством защиты от протекания во время месячных и в послеродовой период был комок ваты. Удивительное дело - человечество изобрело множество способов для вщаимного уничтожения: от арбалетов до атомных подлодок. А средства гигиены для творцов жизни человечество удосужилось изобрести лишь в конце двадцатого столетия, то есть позже, чем запустили в космос первого человека. Первой женщиной, получившей от экспериментаторского концерна гигиеническую самоклеющуюся прокладку с крылышками для забора менструальной крови, стала безвестная мировой общественности, в отличии от первого человека, совершившего полет в космос, некая подопытная Изольда Б-ская. А первой женщиной, получившей первый экспериментаторский тампакс - Сюзанна К. Однако поступившие в восьмидесятые в массовое производство тампаксы внезапно привели к тысячам смертей, вызванных токсическим шоком. Так, тампакс стал не столько средством гигиены, сколько новым оружием массового уничтожения. Но кто не рискует, как говорится, тот не пьёт шампанское. И женщины, измученные зависимостью от великого дара природы - кровоизливаться, рискуя жизнью продолжают скупать удобные для деловой и повседневной жизни тампоны. В советские, застойные времена женщины и слыхом не слыхивали ни про прокладки с крылышками, ни про тампаксы. В "критические" дни они носили между ногами громоздкие слои ваты, протекали, стыдились, застирывали юбки в заводских, институтских, театральных туалетах, зато не умирали. Однако послеродовое кровоизлияние это литры и литры крови. Соня запаслась для роддома несколькими ватными упаковками, однако они скоро закончились. Родственники принесли новые. И уже вскоре они все были использованы. Тогда Соня и мамы из её палаты обратились к медсестре. Та резко пресекла их просьбы, заметив, что вату надо иметь свою. На всех рожениц не напасешься. - Девушки, что будем делать? - спросила Соня коллег по несчастью. - Будем воровать, - вздохнула одна из мамаш. Ночью, когда персонал разошёлся по кабинетам, и наступила тишина, три молодые мамы отворили дверь палаты и выглянули наружу. - Никого, - шепнула первая. - Путь свободен! Три тени проскользнули по тёмному коридору в направлении кладовки. Здесь мамаши осторожно включили свет, рассмотрелись. На полках лежало стопками множество марлевых прокладок. Многократно использованных и кое-как выстиранных. На них виднелись следы крови. - Девочки, да здесь настоящий клад! - шепнула радостно одна. - Берите побольше, с запасом, будем стирать, до выписки хватит! Спрятав прокладки под халаты, мамаши на цыпочках двинулись назад. Ни один воришка на свете в тот день не чувствовал такого торжества от удачно провернутого дельца, как эти три мамы из богом забытого провинциального роддома. Однако время шло, сердце мамы разрывалось, а ребёнка все не несли. К главному врачу Соня прорваться не могла - коридоры заблокированы и открывались специальным кодом. - Какая нетерпеливая мамаша, - недовольно гремела медсестра. - Ваш ребёнок жив здоров! Мы его проверяем на антитела! Потерпите! На четвёртый день Соня, чувствуя, что сходит с ума, тайком выбралась из палаты. Шла медленно, превозмогая дикую боль в промежности - ныли и тянули швы. К счастью, ей удалось посмотреть код входа в бокс младенцев, и вот она в запрещенном месте - посреди палаты с пустыми люльками - всех младенцев увезли на кормление. И только в одной люльке кто-то был. На цыпочках, будто воровка, крадучись, оглядываясь, Соня подошла вплотную к люльке. Заглянула. И увидела нечто потрясающее. На неё смотрели два огромных, бездонных, синих озера. Это была её прелесть, её сказка, её ненаглядная деточка. В этот момент раздались встревоженные крики. - Что вы здесь делаете?! Кто разрешил?! Мамаша!Немедленно Подкиньте палату! Безобразие!! У Сони начался мастит. Ребёнка не приносили, молоко прибывало, груди твердели, повысилась температура. Пока другие мамаши предавались счастливому кормлению, Соня безуспешно пыталась "сцедиться". - Я похожа на корову, - с грустью говорила она соседкам по палате. - Груди переполнены, а кормить некого. Муж обошел все аптеки, но молокоотсоса ни в одной не нашёл. В конце концов молоко у Сони пропало. Когда, наконец, принесли малютку, кормить её было нечем. Малышка хватала крошечным ртом сосок и разочарованно отпускала, жалобно плача. - Ребёнок не набирает вес, - сказала медсестра, - вы его не кормите, хотите уморить голодом? Малышку перевели на искусственное кормление. Но Соня была безмерно счастлива оттого, что кроха, наконец-то с ней. - Какое счастье, - шептала Соня, осыпая поцелуями дочь. - Ты рядом. Ты - моя! Принцесса! Красавица! (Окончание следует)