Новелла Ты помнишь наши "Капустники"? Нет?! Да ну... вспомни! Это же самое весёлое чудодейство в нашей молодой жизни! Что, что, а эти спектакли были настоящей бомбой в студенческие времена. И я, признаюсь, уверовал в творческую силу капустников раз и навсегда, побывав уже на первом в своей жизни - ещё в году тысяча девять семьдесят втором. Это был взрыв сознания, правда! Кругом царила мертвечина советской социалистической пропаганды. Представь себе, слово Бог употреблять запрещено, равно как и приближаться к храму, а Библия преставлялась какой-то нереальной и недоступной для лицезрения книгой. Чтоб сказать громко слово беременность - так упаси боже! Менструация, зачатие, соитие - да ни под каким соусом. Имя Сталина не поминали, но мой отец, ненавидивший большевизм, все же нет-нет да и скажет с нескрываемым восхищением: вот безобразие, Сталин бы расстрелял! О лагерях мало что известно, но господствовало убеждение, что там мотала срок скверная публика: враги народа, контра, кулаки. О ГУЛАГе, расстрелах выдающихся режиссёров, артистов, писателей, учёных, музыкантов и пятидесяти миллионах зверски замученных и слыхом не слыхали. Любили смотреть фильмы о счастливой жизни советских людей - Цирк, Веселые ребята, Кубанские казаки. И не подозревали, что во время съёмок артисты теряли сознание от недоедания, а на Волге, в Украине и по всем весям СССР в это самое "счастливое", согласно кино, время свирепствовал сталинский Голодомор. И вот теперь, в веке двадцать первом, мы все знаем, или почти все, и удивляемся, как нам тогда позволило наше свирепое коммунистическое руководство оторваться от идеологической партийной линии и сочинить фривольный, дерзкий, фартастичный "капустник"? Загадка... Капустник, надо заметить разительно отличался от КВН. Здесь нет командного соревнования, домашних и тематических заданий, а главное - контроля и цензуры комсомольской организации. Твори все, что хочешь. И что же творили? В том то и дело, что теперь трудно вспомнить - что именно. Давно это было. Да и возможно ли зафиксировать импровизацию, искрометную шутку в сценках о курьезах студенческой жизни? Наверное, капустник в чем-то перекликался с комедий "Приключения Шурика". Очень смешно - и ни о чем. Да, да. Капустник - это шутки ни о чем. А капустник в музыкальном училище это и совсем уж специфическое зрелище, пересыпанное юмором, понятным лишь музыкантам. Первый капустник я увидел, когда поступил в музучилище. Первого октября, спустя месяц после начала учёбы, нас посвятили в студенты, только не формальной выдачей студенческого билета, а настоящим студенческим ритуалом, в ходе которого мы, первокурсники, обязаны были произнести музыкальнаю клятву и спеть студенческий гимн. А посвящал нас четвертый, выпускной курс. И, как оказалось, эти ребята были первыми в нашем училище, кто затеял эту великолепную традицию. Лидером курса стала отличница Лидочка, стулентка-теоретик. Она придумала юмористический сценарий, написала клятву и сочинила веселый гимн. Первокурсников обязали одеться в символические атрибуты своих любимых композиторов - а хоть бы надеть на голову квадратную "академку" с надписью имени любимого мэтра. И вышло презабавно. Мы выстроились по двое и шли с парадного входа училища по лестнице на второй этаж, в актовый зал под неутихающие аплодисменты публики, представляющей студентов второго и третьего курсов, а четвертый курс громко приветствовал нас возгласами: Друзья, к нам прибыл многодетный отец семейства и по совместительству непревзойденный полифонист Иоган Себастьянович Бах, ура! Поприветстуем композитора! Друзья! В нашу Альма матер пожаловал непревзойденный мастер оперы буффа Вольфганг Амадеевич Моцарт! Браво! Друзья, из туманного Альбиона, прямиком из эпохи барокко нас удостоил своим вниманием создатель ста двадцати ораторий Георг Фридрихович Гендель! Салют!.. Надо ли говорить, как нас, первокурсников, несказанно ошеломила творческая свобода и музыкальные шалости наших старших коллег. Казалось, это и есть настоящее творчество и завораживающе недоступное вольнодумство. О самом спектакле воспоминания теперь совсем размыты. Он состоял из забавных сценок о музыкальных учебных курьезах. И не все было пока понятно, нам, первокурсникам. Но все равно смешно. А в конце спектакля Лидочка подошла к роялю и спела свой гимн. Звучала невероятная романтическая песня. Почему-то некоторые выпускники плакали. Оттого, наверное, что в песне говорилось про любовь, музыку и юность. Да, да. Ведь старшекурсники чувствовали себя... старикам. Им было восемнадцать. А нам, первокурсникам - четырнадцать! Мы казались выпускникам юными, неопытными и наивными. И этим гимном они будто передавали нам свой бесценный жизненный опыт. Говорили: дерзайте, ищите, творите! Лидочка, похоже, вложила в эту песню весь свой талант. Я никогда не слышал ничего подобного. Красивая мелодия, тонкий, трогательный текст, а главное - искренняя эмоциональная приподнятость, какую нельзя встретить ни в одной советской песне. Ведь большинство песен советских авторов источали назойливый иделогический пафос. В них, практически во всех, прослушивалась неизменная текстовая подложка, утверждающая: я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек. Да, все советские авторы пели дружно, в одну дуду: в СССР жизнь лучше всех! В гимне Лидочки не было этого убеждения. Но присутствовали романтика и сомнение. Мелодия очаровывала и звала в неизведанное прекрасное, но оставляла в душе сомнение в том, поймёт ли твою прекрасную мечту этот странный, неизведанный мир?.. Что-то подобное Лидочкиному гимну я уловил позже в дышащем студенческой вольницей арт-рок альбоме Тухманова "На волне моей памяти"... О, Лидочка, где ты теперь и что сочиняешь?.. И главное, что нам завещали на посвящении выпускники и их капитан Лидочка: через четыре года все повторить! Удивительно, но я запомнил завет Лидочки. Через год новые выпускники не нашли в себе творческих талантов создать подобное посвящение первокурсников. И ещё через год вновь - никаких посвещений. Почему же? Нет фантазии? Юмора? Оказалось, что нет. Капустник это не КВН. Здесь никто не задаёт тебе тему. Здесь нет комсомольского навязчивого соревнования - всех догнать и перегнать. И нет задачи - во что бы то ни стало рассмешить и выиграть конкурс. В музыке одно из двух: или ты бесшабашный импровизатор, или заурядный ремесленник. И оказалось, что большинство студентов музыкального училища зарядные ремесленники. Капустники им не под силу. И вот, наступило первое сентября моего четвёртого года обучения. Значит - теперь уже я выпускник и старик. Что я должен сказать неоперившемуся молодняку? Конечно же то, что когда-то сказала нам Лидочка и её команда: передать эстафету капустника первокурсникам. Я сочинил гимн, шуточную клятву и юмористический сценарий. Оповестил свою фортепианную группу о творческой идее. И... ребята сказали: нет. Мы не будем это начинать. Надо учить выпускную программу и готовиться к поступлению в консерваторию. А ещё - ежемесячно ездить на консультации к профессорам - кто в Киев, кто в Харьков, Донецк, Львов, Одессу. Каждый день - на вес золота. Одна пропущенная репетиция за инструментом и все, пиши пропало. А в консерваториях, как известно, сумасшедший конкурс. И... дело заглохло. Меня никто не поддержал. И тогда... Да, вы правильно догадались... ну, вы поняли, что именно я предпринял... А что мне оставалось делать? Я не мог предать святую идею Лидочки. Не мог бросить во тьму заурядной серости наших первокурсников. Я очень хотел их посвятить. Чтобы осветить их путь - в жизнь бесшабашного и романтического творчества. Да, я решил все сделать сам! Поначалу я собрал кучу опавших кленовых листьев и разгладил их утюгом. Продел сквозь листья длинные нити и развесил красно-желтые гирлянды в коридорах училища. Договорился с куратором группы об актовом зале и дате юмористического концерта. Повесил красочную афишу: "Побег Бендера из Alma mater. Капустник. Посвещение в студенты, первого октября". Что тут началось! Афиша вызвала настоящий ажиотаж: все подходили, спрашивали, интересовались, радовались. Такое впечатление, будто у студентов ничего по-настоящему интересного в жизни не было, а тут капустник. Я чувствовал себя крупным режиссёром, затеявшим грандиозную постановку. Ещё бы. Целый актовый зал, вся сцена были в моем распоряжении. Сам раздобыл себе костюмы: поварский, милицейский и прочие. Сконструировал декорации. Придумал трюк - как мгновенно переодеваться в разных героев. И конечно, тут же последовала странная реакция от моих сокурсников. Сначала они пожимали плечами: мол, глупец, что затеял? Пустое занятие. Надо учить дипломную программу, а не пустяками заниматься. Затем удивились: что, как, разве он один справится, без нас, так не бывает! По мере того, как рос всеобщий интерес - а студенты младших курсов уже собирались прийти на спектакль не сами, а с друзьями со стороны, однокурсники начали беспокоиться: ай, так он хочет славы, выскочка, задирает нос, к нам за помощью не обращается! Стали жаловаться куратору группы: что это такое, мы тоже хотим, а он нас не берет. Меня вызвал к себе в кабинет комсомольский секретарь училища и поинтересовался, почему я отказываю коллегам комсомольцам в участии в капустнике, это не хорошо, нужно соблюдать правила товарищества и единства. И заодно полюбопытствовал - какие комсомольские идеи высвечиваются в капустнике? На первый вопрос я растолковал секретарю, что товарищество дружно бойкотировало мое предложение сотворить капустник, а теперь уже поздно - сценарий написан на одного актера и времени для ввода других лиц нет. А что касается идей комсомола, то образ Остапа Бендера, мошенника и авартюриста - это острая сатира на буржуазные пережитки прошлого, категорически неприемлемые для строительства социализма в СССР. Комсорг удовлетворился моим ответом и пожелал успехов. И вот решающий день наступил. Я пришёл заранее, доукрасил кленовыми гирляндами актовый зал, сцену, убрал с рояля крышку, чтобы эффектно греметь в нужный момент по струнам ладонями и кулаками, на сцене сложил из ветвей хижину и поленья для костра, символизирующие первобытнообщинное существование прастудентов. Рядом подвесил праинструмент - крышку от кастрюли и калатушку, - имеющий сходство с древним гонгом. На длинный шест водрузил гипсовый череп, заимствованный у знакомых студентов медиков, означающий образ вечного студенческого голода. За ширмой разложил в определенном порядке парики, маски, костюмы, спрятался за кулисы и стал ждать. По договорённости с вахтершей прозвучали три длинных звонка, предупреждающие зрителей, как во всяком приличном театре, о начале спектакля. И тут началось... Честно - я такого не ожидал. Едва двери в зал отворились, как непрерывным потоком повалил народ. За несколько минут зрители заняли абсолютно все места, а те, кому места не достались, устраивались на подоконниках, на газетках в проходах, толпились за задними рядами, в дверях и снаружи. Катастрофа! Попали не все! Я был в шоке. Это уже успех. Ещё не прозвучало ни слова, ни ноты, но прецедент случился: такой толкучки этот зал точно ранее не видывал! Я слегка волновался, ну, разве что чуть-чуть. Сцену люблю с детства. Мой школьный учитель говорил: "Ты прирожден для сцены. Ты здесь как рыбка в воде. Волнение только подогревает твоё вдохновение и улучшает результат! Это редкое артистическое качество". Конечно - редкое. Иной ученик готовит, готовит программу, выходит на сцену, сердце уходит в пятки, начинает играть и бац, всю программу к чертям собачьим запорол: пассажи смазал, темп загнал, трели зажевал. Полгода репетиций - коту под хвост. Но со мной такое не прокатит. Сцену я люблю. Что-то улетное происходит, как только я сажусь за рояль. "Либестраум" Листа в моем исполнении вызывал слезы восторга и пробирал до мурашек слушателей на экзамене и на отчётном концерте музыкальной школы. Думаю, я играл "Либестраум" лучше, чем все известные пианисты на пластинках. Думаю, лучше играл только сам Ференц. И вот я выхожу на сцену и приветствую публику. В ответ - ликующий рёв зала. Никаких официальных речей администрации запланировано на посвещении не было. Студенты в учительской тихо и буднично получили студенческие билеты, а теперь пришли на неофициальную часть посвящения - на мой капустник. Для начала я вызвал на сцену по старосте от каждой группы - духовика, народника, теоретика, струнника, вокалиста и пианиста. Вручил им памятную переходную медаль от великих виртузов, соответственно, - трубача Луи Армстронга, аккордеониста Эстебана Стивена Джордана, теортетика Джона Кейджа, скрипача Николы Паганини, тенора Пласидо Домино и пианиста Святослава Рихтера. Медаль следовало передать через четыре года первокурсникам. Затем я пригласил первокурсников встать и произнести клятву музыканта. Первыми клялись духовики: - Клянусь догнать и перегнать трубача Луи Армстронга (вручалась труба). Если не получится догнать - перейти обучаться на барабан (вручался барабан). А с третьей попытки - на милицейский свисток (под радостное улюлюканье зала вручался настоящий свисток и в зале раздавался дружный виртуозный свист). В таком же порядке клялись и другие группы: - Клянёмся догнать и перегнать аккордеониста Эстебана, - дружно скардировали за мной народники и им вручался аккордеон. - А если облажаемся - обязуемся перейти на домру (вручалась домра). А с третьей попытки - на стиральную доску, - вручалась настоящая стиральная доска, которая немедля шла по рукам и каждый норовил на ней отстучать свой оригинальный ритм. Струнники клялись в случае неудачной попытки перегнать Паганини, перейти на контрабас, а далее - на расческу, т. е. уйти в парикмахеры (засим вручалась расческа и ножницы, которыми, опять же, немедленно воспользовались все желающие, отхватывая друг у друга кончики волос). Вокалисты клялись догнать и перегнать в широте диапазона Доминго, им торжественно вручался портрет тенора, в случае неудачи петь "Мурку" в кабаке (вручался портрет легендарной Мурки), а с третьей попытки - озвучивать шум ветра в "Унесённые ветром" , и в "Маугли" - питона Каа (вручался рисунок питона). Пианистам предлагалось перещеголять в трактовке Аппассионаты Рихтера (вручался портрет пианиста), в случае неудачи перейти в настройщики роялей (вручался четырехгранный ключ для настройки пианино), а оттуда - свалить в почтальоны (вручалась стопка писем и телеграмм). Ну, а студентам теоретикам после неудачи с Кейджем следовало сразу же, без промедления - уходить в библиотекари (вручалась увесистая стопка партитур). Народ веселился от души. Клятва - то был разогрев. Публика гудела, свистела в милицейский свисток, отстукивала ритм на стиральной доске, кто-то даже приспособился трещать ритм зубчиками расчески. Но все с нетерпением ждали основного блюда - капустника на тему бегства Остапа Бендера из Альма матер. Я спрятался за ширму, чтобы переодеться в костюм Остапа. Зал зашёлся в дружных аплодисментах. Началось. Когда я вышел на сцену в кепке и шарфе Бендера и сел за рояль, зал взорвался восторженными криками и аплодисментами. В моей интерпретации герой Ильфа и Петрова должен провалить сессию в музыкальном училище и сбежать от гамм, этюдов и партитур в другие сферы деятельности, в поисках более лёгкой жизни - в почтальоны, в корабельные повара, в парикмахеры, в милиционеры... И всюду его ждало разочарование. Остап должен пройти девять кругов ада, так как его авантюризм и хитрость плохо вязались с честью советского кока, милиционера, парикмахера и почтальона. Но главной в этом сценарии была музыкальная канва. Я соединил советские песни тридцатых годов с главными темами классиков. Просто увязал их в единое поппури. Начинал с песенки из репертуара Бернеса - "Марша Весёлых ребят" Дунаевского, под которую Остап дал деру из музыкального училища. Стихи марша, конечно, переделал под ситуацию Остапа, и в ходе приключений жизнерадостная тема Дунаевского незаметно трансформировалась в восторг и ликование Первого концерта Петра Чайковского, так как мой Остап совершенно обалдевает оттого, что больше не надо учить упражнения сольфеджио, делать задачки по гармонии, играть октавные этюды и теперь можно радостно лететь куда глаза глядят. Слушатели, понятное дело, не ожидавшие такого внезапного сопоставления тем Чайковского и Дунаевского, буквально повскакивали со своих мест и восторженно визжали. Я подумал, что сейчас наш комсомольский шеф объявит о завершении капустника. Конечно, разве порядочные комсомольцы могут быть столь взбалмошными и необузданными?! Но пока наш комсомольский шеф не вмешался, я продолжал. Мой Остап запел: "Мадам, уже падают листья" - романс из репертуара Вертинского, сентиментальные страдания которого как-то непроизвольно переросли в душевные порывы до минорного Шопеновского ноктюрна. Студенческая тусовка немедленно отозвалась восторженным визгом. И Остапа понесло - в парикмахеры, в кока, в милиционеры. Несло и меня - импровизатора. Фокстрот и танго "Утомленное солнце" композитора Петерсбурского плавно влились в "Марш Радецкого" Иогана Штрауса. Хохот в зале стоял громоподобный. "Синий платочек" из репертуара Шульженко самым естественным образом влился в ритм "Сказок Венского леса" того же Штрауса. Казалось - зал сейчас порвется от восторга. И в финале, помыторствовав по разным специальностям, разочарованный Остап осознает, что его хитрости нигде в честном социалистическом пространстве не проходят, кроме музыкального училища. Только здесь, в сфере искусства, можно выдать одну мелодию (чужую) за другую (свою), изменив одну-две ноты, чуть-чуть ритм и немного аранжировку. В финале капустника Остап спел лихую песенку Утесова "С Одесского кичмана", по ходу переиначив ее мотив в героическую тему Пятой симфонии Бетховена. Зал стонал и рыдал от смеха. И это было ещё не все. "Остап" попросил тишины. Мой герой взял последнее слово: предложил спеть всем вместе Гимн студентов музыкального училища. Это был мой гимн, я его сочинил, не копируя никого. Хорошо сознавая, что все мировые мелодии состоят из семи нот. Всего из семи. Гимн произвёл триумф. Весь зал встал и повторял мелодию за мной (предварительно я распечатал и раздал слушателям мои ноты и текст для удобства читки с листа). - Уважуха, - подходили после капустника толпой студенты и жали мне руку. А те, которые пришли со стороны, заявляли, что ничего смешнее в жизни не слыхали! Так-то закончился капустник, где единственным актёром был я. В заключении скажу: позже стало известно - студенты, посвящённые мною в первокурсники, через четыре года, помня завет, тоже сотворили капустник! Так что дело моё не пропало. И Лидочки. А... ещё забыл сказать... В тот год только я один из училища поступил в консерваторию. На композиторский. Так что все оказалось не зря. А ещё говорят: один в поле не воин. Воин! Ещё и какой!