(литературный анекдот в стиле Д. Хармса)
Едет как-то Лев Толстой с Ясной Поляны на  железнодорожную станцию, звонить в Москву.   Заходит на переговорный пункт, заказывает кабинку.
Через пять минут его кличут:
- Кто ждет Москву? Пятая кабинка!
Толстой заходит в кабинку, поднимает трубку.  И кричит:
- Редакция?! Русския Ведомости? Это Толстой! Да, Лев! Нет, я не по поводу нового романа. Нет, и не по поводу гонораров. Да помолчите, наконец-то, господин секретарь! Дайте сказать!
От гнева Толстой едва не разломал телефонную трубку.  Оператор даже прикрикнула:
- Эй, сударь! Я вас попрошу! Полегче там. А то выведу!
Толстой немного смягчился и продолжал:
- Редакция!  Вы меня слышите?! Я вот по какому вопросу! Задолбали меня ваши публикации! Я заявляю: нарушаются мои права!  Авторские права, черт подери! Ваши корреспонденты  -  это бесстыжие, беспардонные и ничтожные малые!  Вмешиваются в мою личную жизнь, не соблюдают confidence!  А я вам говорю – не соблюдают! Что значит: имеют право. Какая к черту свобода слова?  Я буду жаловаться в земскую управу!
Лев Николаевич расстроился и вспотел. И продолжал яростно тиснуть на «Ведомости».
- Какие у меня претензии?! Во-первых: мое имя денно и нощно треплют в прессе!  Я  уже  сто  лет в обществе не бывал, живу затворником, интервью не даю,   в пресс-конференциях и тусовках не участвую. Так почему меня не оставят в покое?
Лев Николаевич так разволновался, что с носа потекло.
- Не бросайте трубку, я сейчас!
Лев Николаевич снял с себя рубаху, вытер со лба пот и высморкался.
- Алло! Вы слушаете? Так вот! Второе: по моим произведениям ставят фильмы, оперы, чертовы балеты!  О! Балеты!! Терпеть не могу!  Чтобы графиня Каренина – на пуантах и батманы кидала?! Безобразие! По какому праву?! Я не давал согласия!
В телефонной будке стало нестерпимо жарко. И Лев Николаевич толкнул  дверь. Она с грохотом распахнулась.  И оператор с испугом выглянула в окошко своей конторки. А Лев, не стесняясь, громко бранился:
- Да чтобы пусто там всем вам было!  Самодуры!  Вы у меня еще попляшете! И в третьих: почему в средствах массовой информации промывают косточки героям моих романов? Даже какой-то сумасбродный депутат назвал мою Анну Каренину истеричкой!  Я протестую! И требую  извинений! Причем публичных! Иначе –  всех выскочек персонально вызову на дуэль!
Выслушав ответ в трубке, Лев Николаевич даже подпрыгнул от гнева:
- Ах, дуэль, оказывается, это уже не модно? Не актуально? А перевирать мои идеи – актуально?! Писать анекдоты, романы обо мне – прилично? Пусть ваши модные писатели, эти  нувориши,  создают  свои собственные персонажи.
Толстой  набросил на плечи мокрую от пота рубашку.
- Пусть берут пример с меня!  Я вам так скажу, господин секретарь, Лев ни у кого ничего не сдирал!  Никогда! Каждый персонаж – это плод исключительно моего собственного  воображения!
-  Позвольте с вами не согласиться! –  раздался рядом мелодичный  женский голос.  И Лев Николаевич, оглянувшись,  увидел подле себя красивую даму в шляпе с вуалью.
-  Или я тоже, любезный граф,   плод вашего воображения?
-  Прошу вас, мадам, - взмолился Лев,  бросил трубку  и, взяв даму легонько  под локоток, вывел ее на привокзальную площадь. – Что вы здесь делаете?
- Пришла засвидетельствовать  почтение великому писателю современности.
- Никак не ожидал вас здесь увидеть, - пробормотал в смущении Толстой. И  свистнул извозчика. – Садитесь, умолю вас, нас не должны видеть вместе.
И парочка села в кабриолет.
- В Ясную Поляну, - крикнул Толстой.
- Так как вы могли такое сказать, - капризно журила дама, - будто я, Анна Каренина, плод вашего воображения!
- Да это так было сказано, по надобности служебной.
- Ах,  проказник! Да вы просто неблагодарный, грубый мужлан! – укоряла Анна. – Да если я не явилась к вам в ту ночь и не рассказала историю о той несчастной,  создали бы вы «Анну Каренину», как же! Все вы, писатели -  коршуны, пожиратели чужих идей!
- Что вы, Анна, я вам так благодарен! Правда! Простите меня великодушно, дурака старого!
- Ладно, великан мой, прощаю, как всегда. В конечном случае, мы с вами, хотя и такие разные, прекрасно уживаемся под одной крышей.
Толстой улыбнулся:
- Анна, вы великолепны. А ваша шляпка – просто чудо.
- Это последняя новинка.  Брендовая  модель.  Выписала из Парижа. Но перейдем к делу.  Я услыхала, что вы больше не пишете романы. Это удивительно! Вы лодырь!
- Анна, вы начитаны,  остроумны, но в вопросах творчества, простите,  абсолютно некомпетентны.
- Напротив! Разве это не я вам рассказала во всех подробностях свою личную историю? Подсказала тему неравного брака.  Консерватизма  и снобизма  высшего общества. Тему ревности и женского одиночества. Но я, лично я – жива. А вы навек погубили меня, предав гласности мою историю.  Зачем? Ведь я вам рассказала, как все было на самом деле. Зачем  красавице Анне надобно было сводить счеты с жизнью? Бросать  прелестных детей? Разве что-то подобное  может сделать такая женщина как я? Да никогда!
Анна надула губки и отвернулась, глядя вдаль, на живописные луга и краешек ускользающего за горизонт солнца.
Лев Николаевич, растроганный и виноватый, взял изящную ручку Анны в свою огромную ладонь и осыпал ее поцелуями.
- Прошу вас, Анна.  Писатели не могут понять сердце женщины. Соглашусь, я поступил жестоко.
- Вот именно, - вздохнула с упреком  Каренина и продолжала. -  Я же говорила вам, что та милая девушка  в поезде исповедалась мне, плакала, потому что супруг  изменял ей. Я отдала девушке свой платок – утереть слезы.  Платок с инициалами «А.К.»   Но страдалица  погибла.  Случайно. Эту несчастную  нашли с моим платком.   А вы что написали? И ведь все вам поверили!
Анна взволнованно дышала.  Толстой снял с плеч свою рубашку и развевал ею перед Анной.
- Благодарю вас, граф… Мне лучше.  Но… роман!  Как вы могли! Он, именно он круто изменил мою жизнь.  А я хотела вернуться к Вронскому.  И пришла к вам, чтобы  посоветоваться.  В надежде, что вы, писатель, мудрец, знаете ответы на все вопросы. Но вы перехитрили меня.  Моя история вдохновила вас.  И вы написали роман.  Помчались в Москву и опубликовали его.  И пришла популярность.   Вы торжествовали. Купались в лучах  славы. Всемирной славы.
Анна долго смотрели на угасающий горизонт.
- А в это время я… Вы держали меня в своей Ясной Поляне взаперти, чтобы я не могла явиться в свет и все испортить.  Вы поступили коварно и преступно. Вот уже сто пятьдесят лет вы меня держите взаперти. А я так скучаю по своим детям. Вы такой же варвар, как зловредный,  трухлявый пень Каренин. Вы все, мужики, одинаковые. Ненавижу!
- Милая моя, - воскликнул вконец  растроганный Лев,  надевая рубашку и подпоясавшись. – Вы так страдаете!  Признаюсь. Я так виноват! Что я могу для вас сделать? Чем могу загладить свою вину?
- Циник! Чем вы можете загладить свою вину? – Анна  сердилась. И вдруг, подняв вуаль,  лукаво глянула на писателя.
- А впрочем. Раз вы повинились.    Сделайте для меня следующее. Напишите новый роман. Настоящий. Чувственный.   Ведь, собственно, ваша «Анна» - это  надуманный роман.  Да, все, вроде бы, реалистично:  брак Анны с престарелым аристократом,  выслуживающимся перед высшим светом.   Да, травля, презрение  к неверной жене со стороны светской элиты.  Но есть ли в романе притягательная  эротика? Описание того главного чувства, ради чего живет женщина?  Где страницы, главы,  романы, посвященные каждой  ночи любви?  Вы так умно, так превосходно рассуждаете о чем угодно, но только не о  самом сокровенном.
Анна посмотрела с  нескрываемым разочарованием на графа.
- Ах, Лев! Нет в ваших многотомных романах ни одной страницы, посвященной  описанию всех оттенков телесной, чувственной любви! А почему?  Потому что вам, как и всем мужчинам – эти чувства просто неведомы.
- Что вы, моя дорогая, - возразил Толстой. – Таких романов множество. Но это так низко – описывать  низменные плотские утехи. Это, в конце концов, безбожно и аморально. Я никогда не опущусь до этого.
- Не опуститесь до чего? До нас, женщин?  Ах, вы, мужчины, позволяете себе все что угодно  делать с нами, бедными женщинами. Более всего вам нравится насилие. Этой теме вы, писатели, посвящаете романы, детективы, порнофильмы.  Для вас женщина – это игрушка, с которой вы забавляетесь, каждый по-своему. 
- Да,  каюсь, мы такие, мы варвары,  есть такой грех, - сокрушенно кивал головой Лев Николаевич. – Как же вы правы, Аннушка!
- Вы только подумайте! Маркиз де Сад, - патетично воздела руки к небу Анна, -  в своих романах ужасов  смакует сцены дикого обращения с  юными девочками, с которых сдирают кожу и наслаждается видом  их предсмертных конвульсий.   Маркиз называет это пиком сексуального наслаждения.  Но разве это имеет отношение к чувствам женщины? Каждый насильник убежден, что их несчастные жертвы испытывают тот же, как это модно теперь говорить,  кайф. Вы в постоянном поиске кайфа, граф!
- Вы правы, дорогая Анна,  это все так ужасно! Вы раскрыли мне глаза! Маркиз де Сад – сумасшедший! Его надо предать анафеме!
- И это, скажите мне,  писатель? Он имеет право таковым называться? Издаваться? О, да! У него есть почитатели. Их – миллионы!
- Что поделаешь, Анна, так устроена наша жизнь.  Люди – это животные.
Анна раскраснелась и, казалось, не видит перед собой ни тихие луга, ни взошедшую на звездном небе полную Луну.
- А это эротическая киноэпопея «Эммануэль»,  в которой  безбашенная  пустышка только и  ищет,  с кем, как теперь принято говорить, вступить в сношение.  И этот дивный кинопродукт  называется «мягким  порно».  Но разве эта плоская жердь  Эммануэль способна испытывать чувства любви - нежной, страстной, каждую ночь – к своему возлюбленному?
- Дорогая Анна, - горестно вздохнул Толстой. -  Как же вы  правы. Мы, писатели, никогда не сможем описать настоящие чувства, которые переполняют влюбленную женщину. Нам это не дано  узнать.
- Вот именно, - улыбнулась Анна снисходительно. -  Но я – рядом. Я могу вам все рассказать. И вы напишите, наконец-то, стоящий роман о любви.
-  Боже мой! Прекрасная идея!  Но кто тот избранный, с кем вы будете переживать все оттенки безграничной любви?
- А это уже не ваша забота, - уклончиво  ответила Анна.  – Сидя под замком, я научилась терпению. Я умею ждать.  Уверена,  он где-то рядом.
- Простите, Анна. Но я, благоговея перед вашей красотой, всегда осознавал, что не гожусь вам в любовники. Я  стар, утомлен и груб.  Вы – так молоды, свежи.  Вам хочется импровизировать,  обновляться. Что я могу вам дать? Мне не хотелось бы повторить судьбу брошенного Каренина.
- Какая глупость, граф, - вздохнула Анна. – Главное в мужчине не лета. А личные качества. Но оставим этот глупый разговор. Так вы напишите роман или нет?
Толстой решительно  остановил кабриолет посреди луга и отпустил  извозчика.  В небе сверкали звезды.  Испускали любовные трели соловьи.
- А что, милая пленница, - горячо прижал  Анну к своей богатырской груди Лев Николаевич,  -  если нам прогуляться по лугу?  Под звездами. Босяком.  Сбросив покровы. 
И спустя  неделю  первые главы нового романа были готовы.  Из Ясной Поляны   в «Русския Ведомости» послали с посылкой гонца.  На ней значилось:  Лев Толстой.  «Живой труп».