Предчувствие, что я и в этот раз не встречусь с петербургской Музой, не покидало меня всю дорогу. На то имелись определенные причины, обозначенные в скупой личной переписке. И главное - в пути меня преследовали мелкие, ничтожные знаки, которые я принял за симптомы неизбежного фиаско.

Знак № 1. ТАМАРЫ.

По теории вероятности в ограниченном пространстве легче столкнуться с Верой, Надеждой и Любой, однако в плацкартном отсеке со мною ехали три Тамары...

- А давайте, в конце концов, знакомиться! Меня Томой зовут!- представилась самая бойкая попутчица с увядающей наружностью. У нее была проблема личного характера - Тома деликатно оповестила публику на предмет давнишнего развода и при всяком удобном случае выражала презрение бывшему мужу. В такие моменты под азиатскими щелками набрякали мешки, а ресницы тяжелели от влаги.

Не стану детально описывать внешность соседок по одной причине - не хочу обидеть кого-нибудь (обязательно ведь привру). Тем более что спутницы были добры ко мне.

Оголив редкой красоты искусственные зубы, соседка по верхнему этажу застенчиво пропела:

- Я тоже... Я хотела сказать, что я тоже Тамара.

У второй Тамары была извечная проблема с деньгами; их, как водится, ни на что не хватало. Зато у нее был внук.

Последней Тамарой оказалась старушка, у которой не было никаких проблем - образец мудрости и душевного равновесия. Таких бабушек называют "божьими одуванчиками".

Я представился и похвастал, что еду на писательский форум. Не обратив ровным счетом никакого внимания на мое заявление, женщины продолжали умиляться чудесным совпадением. В приподнятом настроении они начали сервировать стол...

Знак № 2. ПИСАТЕЛЬ.

Выразив удивление беспрецедентным случаем однородности имен, в нашу компанию влился бородатый дядька из смежной ячейки. Он ехал на международный конкурс пианистов, в котором принимал участие его одаренный мальчик. Мужчину звали Геной.

Выпив с нами чаю, он взялся править чью-то рукопись в школьной тетради; затем, выделив меня из женского коллектива, строго произнес:

- Я в газете работаю, журналистом. А Вы, Юра, кто по профессии? Писатель... неужели? Что же вы написали?

"Ни хера особенного", собирался ответить я, но рядом, знаете ли, находились дамы.

Мне вспомнилась Света из Укртелекома, которая посредством телефонных переговоров помогала оформить корпоративный договор. В знак благодарности я открыл для нее мою литсоветовскую страничку.
Позже, увидев меня, Света залилась долгим неудержимым смехом (чуть не захлебнулась, бедная). Сначала я расстроился и принял всплеск эмоций на счет своей внешности, затем испугался и подумал, что моя помощница страдает психическим расстройством, и не знал как себя вести. Прекратив всхлипывать, Света призналась, что впервые в жизни видит живого писателя...

- Писатель, да, - передразнил я Гену. И подумал, что раз я не добываю уголь, то я и не шахтер, а раз не разделываю туши, значит, не мясник. Стало быть, если я пишу прозу, то я и есть писатель. Пусть маленький, неграмотный, провинциальный, неизвестный и не востребованный, но писатель.

И пожаловался чужому человеку, что писательский труд в наше время совершенно неблагодарный, от него случается бессонница, а в грудине ноет бесконечными ночами. И еще рассказал о муках творчества, когда просыпаешься в липком поту и пытаешься вспомнить тему, которая примерещилась в виде замысловатой цепочки, а затем боишься потерять то единственное, удачное слово, вылущенное из бесконечного серпантина пустых фраз, слово, никому кроме вас не нужное. И добавил о невероятном напряжении во время процесса, о его финале - когда поставишь точку, а на смену короткой эйфории неизбежно приходит депрессия и склизкая меланхолия. Иногда окажешься в полуобморочном состоянии, и руки трясутся, как у старика, но пожаловаться и поплакаться, увы, некому.

После монолога в волосатое ухо, Гена извлек из кармашка удостоверение, и протянул мне. На красном фоне выделялась скромная надпись золотом: "Член Союза Писателей России"...

Знак № 3. ЛИНЕЙНАЯ МИЛИЦИЯ.

Поезд подбирался к станции Бологое на предельной скорости. Вдоль полотна росли овальные, будто подстриженные деревья из ивовых. Проверяя чувство юмора в коллективе, я назвал растения пирамидальными тополями. "Чувство" отсутствовало; тому виной было полусонное состояние пассажиров...

Скоро случилась остановка "между Ленинградом и Москвой". В вагон зашли представители низшего звена исполнительной власти: один маленького роста, которого я окрестил Пингвином (тот хромал, как подстреленная птица), другой был здоровый, как лось (правда, без рогов). Обнаружив в купе нетрезвого пассажира, а на столе полупорожнюю бутылку с сорокаградусным бальзамом, милиционеры пригласили меня в служебное купе. Изучив потрепанный паспорт, Лось отшлифованным жестом забросил фуражку на потылицу, и торжественно произнес:

- Хохол, значится! - вытащив протокол из планшета, милиционер начал допрос, - куда едем, Юрий Иванович? Чем занимаемся по жизни? Почему нарушаем законы Российской Федерации? Распитие спиртных напитков в общественном месте - это тяжкое преступление!

- На форум писательский еду, в Питер...

- Форум? Что за слово такое, форум? Попроще выражаться умеем?

- Встреча у нас... с писателями.

- Надо же, с писателями! Слыхал, сержант? А мы тут кто? Мы тоже писатели в своем роде; сейчас протокол составлю!

- Ну да, писатель, - ответил я чужим голосом и почувствовал, что меня ожидает неприятный разговор. И поймал себя на мысли, что слишком часто называю себя писателем.

- Тебя больше не спрашивают, писатель ты или кто! - разошелся старшина, - это ты дома писатель, а здесь ты залупа! Я вот возьму тебя за шкирку и ссажу с паровоза; будешь знать, как нарушать! А ежели еще раз произнесешь слово "писатель", я твою морду хохлацкую в кровь разобью! И мать родная не узнает! Ишь ты, пи-са-тель, бла!

Э, как у нас все запущено, если я подобен известному предмету и величают меня нехорошим словом. М... да, пожалуй, то был лучший эпитет в мой адрес за всю мою жизнь!

Я смолчал, но на язык просилось следующее: "Вот ты картуз с кокардой натянул на свою малюсенькую, как у страуса, голову, и унижаешь беззащитного пассажира. У тебя наручники за поясом и дубинка. Значит, ты мент. А у меня на столе порожняя бутылка и блокнот, в котором я делаю наброски к будущему рассказу. Значит, я писатель. У меня чешутся руки, потому что я оценил глубину и степень оскорбления, но мне сегодня нужно быть в Питере. Чтобы встретиться с Музой и пригласить ее на танец. Возможно, на следующий день выпить с нею чашку кофе на нейтральной территории. Мне досадно, что не могу адекватно ответить на хамство, я сожалею, что не могу вывести тебя в тамбур и нашлепать твой мокрый губастый рот. Мне нужно быть сдержанным в дороге, и я буду сдержанным! Говори, мент, выпусти пар. Потом и я скажу тебе несколько слов".

Когда старшина нацарапал первую букву моей фамилии, я начал монолог и держал речь, пока поезд не тронулся. Сказано было совсем мало: про Создателя (старшина поначалу крыл Бога матом и атеизмом), про нерожденных милицейских детей и о глобальном потеплении...
Пингвин катал шарики, добывая материал из ноздри, и незаметно избавлялся от лишнего изящным щелчком ногтя. А затем спросил, не работаю ли я проповедником в церкви. Лось обкусывал воспаленные заусенцы и более ничего не говорил и не спрашивал...

Когда поезд тронулся, старшина сложил в папку бумаги и подтолкнул Пингвина к выходу. Соскочив на проплывающую платформу, сержант неловко приземлился и подвернул ногу (охромел, значит, на обе). А Лось потерял картуз - сдуло ветром на рельсы...

Знак № 4. ВСТРЕЧА.

Я ласково попрощался с Тамарами и пожал руку Геннадию - дороги наши разошлись. До литсоветовского вечера оставалось несколько часов; я решил побродить по Невскому Проспекту.

Вышел я не там, где планировал (заблукал) - не на канале Грибоедова, а у Гостиного Двора. Потеряв привычный ориентир в виде Казанского Собора, я не знал, куда двигаюсь, в правильном направлении или отдаляясь от искомого объекта. К тому же меня перемкнуло, и я позабыл название собора. Как объяснить прохожему, что ищу храм в виде гармошки, с полководцами по бокам? Я стеснялся спросить, пока не обнаружил скромную фигуру в толпе. Пропустив сотни прохожих, я выбрал мужчину с окладистой бородой, какую носили купцы в начале прошлого века. Это был Гена, член Союза Писателей.

Я отчего-то смутился, и попросил указать рукой место дислокации Кутузова с Багратионом.

- Это в другую сторону. Пойдем, я провожу тебя! Нам по пути, - затем, выдержав паузу, Гена внес небольшую поправку, - только там не Багратион, а Барклай-де-Толли.

Я заподозрил журналиста в подлоге; на мой взгляд, там обязан стоять именно Багратион, подлинный герой Отечественной Войны. И стушевался окончательно, как нашкодивший мальчишка.

Торопливо раскланявшись, свернул в переулок. Перед этим соврал, что меня заинтересовал бронзовый монумент, скрывающийся за редкой листвой. К счастью, за оградкой в садике на самом деле возвышался величественный круп императрицы...

Знак № 5. КОМПЛИМЕНТ.

А потом был творческий вечер, ради которого я, собственно, и приехал в город на Неве.

Сначала гости принюхивались друг к другу и вели себя сдержанно. После пятой чарки все стало на свои места, и праздник удался. Я таки набрался смелости, пригласил Музу на танец, сдуру сказал комплимент, что у нее некрасивое, но, безусловно, интересное лицо. Муза была необыкновенно красивой женщиной! (в особенности по сравнению с крестьянским фейсом автора). На мой взгляд, только интересное лицо делает женщину по-настоящему привлекательной. Это у кукол и матрешек лица красивые - румяные, глянцевые, пышущие физическим здоровьем (при этом глупые до безобразия)...

Она, конечно, обиделась - женщины одинаково реагируют на подобные комплименты. Я сто раз был неправ. Пытаясь растопить лед в наших отношениях, я умышленно сделал акцент на "некрасивость". И теперь чувствовал себя полным ничтожеством...

Поэты с пафосом читали стихи (будто они кого-то интересовали); общество вроде как слушало, но не слышало - ораторы декламировали вхолостую. Я пил с Сережей вино из бездонной баклажки, целую вечность стоял в обнимку с Натальей, мило беседовал с Аней, Олей и Мариной...

На перекуре Саша резко высказался о соплях, наводнившие мои произведения (ему позволено делать замечания, потому что он главный на Литсовете). Я возразил, что выделений там немного, совсем чуть-чуть. При случае я бы еще добавил...

Знак № 6. ТРАВМА.

Прощаясь на пороге заведения, выяснилось, что Муза не транспортабельна. Так не должно было быть, но так было – она не могла нормально передвигаться и стоять у нее получалось. Мне довелось провожать тело в тихую гавань, к ее собственной музе. Муза – обязательный атрибут всякой творческой личности. В почетной роли может выступать космонавт, музыкант, поэт или кухарка. И даже дива с порносайта! А кому и стакан муза…

Мы ехали по ночному городу, и я гладил ее худую ногу. Понятное дело, одну. Если в подобной ситуации гладить две конечности, значит, перейти грань. Я и так опасался, что Муза притворяется, что она сейчас очнется, придет в сознание и влепит смачную пощечину. И скажет со злобой и ненавистью: «Не нужно меня гладить, Георг! Прошу тебя, мне это неприятно!» На сайте всего одна женщина называет меня Георгом…
Она спала, окутанная липким алкогольным туманом, и пахло от нее не спиртным, а молоком, как от грудного ребенка. И кофейными зернами, смолотыми вручную.

Муза изредка всхлипывала и мычала на непонятном языке, а я все гладил одну ногу и шептал как заведенный: «Тихо, девочка, тихо! Успокойся, все будет хорошо».

При этом нечаянно поймал себя на мысли, что если бы она надела чулки или сиреневые колготы, я непременно оставил бы на ткани стрелку грубыми мозолями. И затем, наткнувшись на крохотную дырочку, всунул в нее мизинец, чтобы прикоснуться подушечкой к телу, и нарисовал на нежной коже отметину, автограф в виде буквы G. Но она была без чулок.
Когда я вытащил тело из машины, оно вдохнуло кислорода и ненадолго воскресло. В этот момент я перестал его поддерживать (потому что сам нуждался в поддержке). Муза обмякла и, падая, разбила бровь – наткнулась прямо на угол дверцы. Кровь била неровным фонтаном и забрызгала тротуар…

******

Перед поездом я успел побывать в Казанском Соборе - поставил свечку за здравие родных и близких людей. Потом больше часа слушал бездарное треньканье уличных музыкантов, с трудом ворочающих языком. Бросил мелочь на пропой в потерявший вид головной убор.
Кофе я пил в одиночестве, так сложились обстоятельства (знаки сработали). Добавил грязи в канал Грибоедова, плюнув в него с горечью...
Когда я пересек границу и въехал на территорию Украины, я был спокоен, как удав. Помпезные здания, смог, дорогостоящие Мустанги, бутики и рестораны больше не давили на разбалансированную психику. Здесь было тихо и привычно.

И здесь жила моя главная Муза, которой можно открыто восхищаться и любить. Целовать ее руки и вдыхать солнечный ветер, зарывшись в копну рыжих волос. И чувствовать, что рядом с тобой настоящая Женщина!
Благодаря ей, я пишу эти глупые никчемные рассказы. Рассказы, которые многих раздражают и по большому счету никому не нужны. Особенно музам...